Деникин - Георгий Ипполитов Страница 81

«Дорогая моя, вокруг дела идет исключительно политическая борьба, но состава преступления положительно нет. „Они“ сами знают, что губят Россию, да сознаться неохота. Обстановка, в которой я нахожусь, уверяю тебя, сносная. Скучно очень. Но не вечна же решетка. Д. расскажет тебе все. Здоров вполне. Будь спокойна, моя родная. А. Д.».

Лукавил генерал, когда говорил о сносной обстановке.

Деникин понимал, что самосуд и уничтожение не заставят себя ждать. В любую минуту стоило ожидать штурм гауптвахты и линчевания заключенных. Он не знал, что созданная Временным правительством Чрезвычайная следственная комиссия (ЧСК) по делу генерала Корнилова во главе с главным военным прокурором Шабловским требовала перевода бердичевских узников в Быхов, где содержался сам Корнилов и другие участники мятежа.

К сожалению, в документах ЧСК, хранящихся в ГАРФ, нет протоколов допроса Деникина и его соратников в бердичевской тюрьме. Но в нашем распоряжении есть утверждения Д. Леховича, биографа генерала, из которых явствует, что членам ЧСК подследственный главкоюз показался человеком спокойным, знающим, за что борется и за что может погибнуть бессудно от возбужденной солдатской толпы.

Судьба мятежного генерала и его соратников вызывала ожесточенные споры. Солдаты требовали скорой расправы на месте. Показательна здесь телеграмма комиссара 11-й армии Чекатило. Ссылаясь на требования целого ряда частей 11-й армии, выдвигает требование немедленного предания суду Деникина и его соратников… «И только применение к ним строжайшей кары создаст в армии уверенность, что революционный закон карает всех изменников Родины, кто бы они не были, солдаты или генералы».

Комиссар фронта Иорданский доказывал: перед членами следствия «раскинулась картина явного и широкого заговора», и не скрывал того, что «военно-революционный суд предполагается осуществить с законной быстротой и, вероятно, в течение 3 дней дело первой группы обвиняемых генералов Деникина, Маркова, Орлова и других членов штаба будет ликвидировано».

Керенский лавировал. Как юрист, он понимал, что дела Бердичевской и Могилевской групп обвиняемых надо объединить в одно, но как главковерх боялся беспорядков на Юго-Западном фронте. Советы однозначно настаивали на быстром суде.

Но не допустить самосуда над арестованными мятежниками обязался, по иронии истории, исполком комитета Юго-Западного фронта, против которого Деникин вел жесткую, бескомпромиссную борьбу.

Тяжко на душе у Антона Ивановича. Но, что удивительно, нет озлобления, слепой ненависти к своим мучителям, потенциальным палачам:

«Чувства как-то раздваиваются: я ненавижу и презираю толпу — дикую, жестокую, бессмысленную, но к солдату чувствую все же жалость: темный, безграмотный, сбитый с толку человек, способный на гнусное преступление и на высокий подвиг…» — пишет генерал.

Как же этапировать Деникина в Быхов, как оградить от озверелой солдатской толпы? Сложнейшую задачу возложил на себя исполком комитета Юго-Западного фронта! Но не спешит ее выполнить. Создается впечатление, что проволочки допускаются специально, чтобы провести военно-полевой суд на месте.

Керенский дважды посылает телеграммы комиссару Иорданскому с напоминанием о необходимости перевода Деникина и других арестованных мятежников в Быховскую тюрьму: «…Уверен в благоразумии гарнизона, который может из среды своей выбрать двух представителей для сопровождения».

Митинг всего гарнизона был назначен на 2 часа дня. Он затянулся надолго. Тысячная возбужденная толпа окружила тюрьму, и глухой ропот ее ворвался внутрь здания. Среди офицеров юнкерского батальона 2-й Житомирской школы прапорщиков, несших в этот день караульную службу, был израненный в боях штабс-капитан Бетлинг, служивший до войны в 17-м Архангелогородском пехотном полку, которым командовал Антон Иванович. Бетлинг просил начальство школы заменить своей полуротой команду, назначенную для сопровождения арестованных на вокзал. Все арестанты оделись и вышли в коридор. Ждали. Час, два…

Митинг продолжался. Многочисленные ораторы призывали к немедленному самосуду… Истерически кричал солдат, раненный поручиком Клецандо, и требовал его головы… С крыльца тюрьмы уговаривали толпу помощники комиссара. Говорил и Бетлинг — несколько раз, горячо и страстно. О чем он говорил, Деникин не слышал.

Наконец, бледный, взволнованный Бетлинг пришел к Антону Ивановичу.

— Как прикажете? Толпа дала слово не трогать никого, только потребовала, чтобы до вокзала вас вели пешком. Но ручаться ни за что нельзя.

— Пойдем, — ответил Антон Иванович.

Снял шапку, перекрестился: Господи, благослови!

Толпа неистовствовала. Деникин и с ним шесть человек, окруженные кучкой юнкеров во главе с Бетлингом, шедшим рядом с Антоном Ивановичем с обнаженной шашкой в руке, вошли в тесный людской коридор.

Надвигалась ночь. В темноте, прорезываемой лишь иногда лучами прожектора с броневика, двигалась обезумевшая толпа. Воздух наполнялся оглушительным ревом, истерическими криками и ругательствами. Временами их перекрывал громкий тревожный голос Бетлинга:

— Товарищи, слово дали!.. Товарищи, слово дали!..

Проходя по лужам, оставшимся от вчерашнего дождя, солдаты набирали полные горсти грязи и ею забрасывали Деникина. Полетели булыжники. Генерал-квартирмейстеру Орлову сильно разбили лицо; получили удары генералы Эр-дели и Деникин, в спину и голову. Оскорбления не прекращались. Толпа все больше распалялась:

— Предатели, кровопийцы.

Какая-то женщина с искаженным от злобы лицом визжала:

— Почему на вокзал? Их нужно повесить в тюрьме.

Как эхо подхватили другие голоса:

— Да, да, в тюрьме, повесить как бешеных псов!

Антон Иванович прошептал Маркову:

— Ну, что, милый профессор, конец?

— Похоже…

Уже десять часов вечера. Толпа загудела. Два выстрела. Поезд тронулся.

Шум все глуше. Тусклые огни. Прощай, Бердичев!

Да, генералу Деникину повезло. Керенский пролил слезы умиления над самоотверженностью спасителей Деникина и его товарищей. Это снова было игрой великого позера, познавшего на себе, что такое любовь и ненависть революции. Антон Иванович очень образно комментировал такой тактический политический шаг премьера: «Римский гражданин Понтий Пилат сквозь тьму времен лукаво улыбался».

Впереди у мятежного генерала Быхов и полная неизвестность…

Штаб польской дивизии, расквартированный в Быхове, взял на себя инициативу встречи. Деникина, Маркова и Орлова посадили в автомобиль. Двух делегатов комитета возмутила такая заботливость. В конце концов им разрешили ехать на подножках. Машины стремительно неслись по дороге и к полудню достигли новой тюрьмы.

В Быхове решеток на окнах не было, и комнаты оказались простые, но комфортабельные. Общая столовая. Разрешалось свободно ходить по длинному коридору. В саду могли постоянно прогуливаться заключенные, не более двадцати одного человека. Имелись два зала со скамьями и кафедрой, где можно было собираться в любое время для дискуссий или конференций. Это здание когда-то принадлежало католической школе, а теперь превратилось в политическую тюрьму.