Забытые союзники во Второй мировой войне - Сергей Брилев Страница 80

Вывозить её за рубеж может только сам орденоносец. А в этот раз никакого скандала не случилось. Было, скорее, изумление.

Всё дело в том, что к этому советскому ордену прилагалась и вполне легитимная советская орденская книжка от 1942 года.

И была эта книжка на человека, который, будучи обладателем прямо-таки мега-английского имени и фамилии, оказался ещё и… новозеландцем.

И пусть даже его орденская книжка, в свою очередь, была необычной (а вместо печати Президиума Верховного Совета СССР, чьими указами тогда награды и присваивались, там стояла печать советского дипломатического представительства). И пусть даже владельцы аукциона честно признавались в каталоге, что могут только предполагать, почему же это номер, указанный в орденской книжке, на пару цифр отличается от номера, выгравированного на тыльной стороне самого ордена. Но это уже значения не имело. Принадлежность ордена Рамсботтому-Ишервуду и право его дочери выставить высшую советскую награду на торги — неоспоримо ^[131].

Но вот за что мог быть представлен новозеландец к высшему советскому ордену на самой заре Великой Отечественной?

Как выяснилось, история этого советского орденоносца-новозеландца и его ордена во многом разъясняет, почему спустя 70 лет новозеландцы для нас — союзники даже не забытые, а именно — неизвестные и забытые.

Путешествие по следам Рамсботтома-Ишервуда мы начнём там, где он у нас воевал: в российской Лапландии.

Путешествие на Кольский полуостров. Саамы

В нашем сознании «Лапландия» — это Финляндия. Состоятельные москвичи, петербуржцы, казанцы, ростовчане, сибиряки и так далее ездят туда, чтобы, накатавшись на лыжах (и накатив водочки) показать детям родину Санта-Клауса.

Согласно этой логике, и писаться слово «Лапландия» должно не на кириллице. То есть писаться оно должно буквами из той зоны, где деньги зарабатывают (а не латиницей, которая совпадает с благословенным краем, где деньги тратят). Но очень мало кто обращает внимание на то, что на географических картах и глобусах надпись «Лапландия» курсивом пересекает границу зоны и края. Лапландия — это и Россия.

Итак, Российская Федерация и её 51-й регион. Кольский полуостров. Мурманская область. Райцентр Ловозеро. Посреди которого возвышается необычное сооружение из стекла и бетона, но — чум. Именно здесь можно купить, например, моржовую кость, на которой рукой местного мастера слово «Лапландия» выведено именно кириллицей. Со всеми на то основаниями выведено: в посёлке Ловозеро и сейчас в большинстве — коренные жители Лапландии саамы (лопари), а до войны посёлок Ловозеро был столицей целого автономного саамского района ^[132].

Впрочем, в первый раз меня в эти края привела даже не эта весьма занимательная этнография и антропология.

На санях, прицепленных к снегоходу, 80 километров в одну сторону наша съёмочная группа в жутком холоде ехала из Ловозера по тундре к оленеводам. Там, на стойбище, нас ждали удивительные ощущения и открытия.

Это, конечно, надо не описывать, а видеть: несущееся на тебя огромное стадо северных оленей. Возникает оно на горизонте: по белой тундре несётся — издали кажется, что рой. Но вот он всё ближе, ближе, и рядом с тобой — ураган из тел, рогов, копыт и безумных глаз. Зрелище завораживающее. Эти небольшие грациозные животные, когда вместе, то создают всесокрушающую животную массу, управлять которой могут только очень опытные люди. Оленеводы. У оленеводов здесь свой заполярный «интернационал». Я обратил внимание на то, что многие в этой бригаде обладали внешностью не европеоидной (как у саамов и русских), а азиатской: чистые монголоиды. Спросил, что же это за люди. Оказалось — ненцы.

— Позвольте, какие ненцы? Ненцы — это там, далеко на восток. В Архангельской области, вокруг Нарьян-Мара. Короче, отсюда — за Белым морем.

— Так ведь море замёрзло, вот их предки сюда и пришли.

— Когда замёрзло?

— В зиму с 41 на 42-й, в войну. Вот с тех пор у нас тут и ненцы есть, — отвечал мне бригадир Саша-саам.

Сейчас у саамов и их новых собратьев-ненцев — большая беда. Времена, когда морозы сковывали даже море, прошли. В последние годы здесь как нигде чувствуются последствия глобального потепления. Если конкретно, то вместо ноября только к январю стали замерзать реки и озёра в тундре. А это не позволяет вовремя перегонять оленей на забой. В итоге и так небольшой зверь, северный олень теряет до пяти килограмм веса. А, значит, прибыль оленеводов становится ещё меньше. При их и так весьма скромных доходах.

— Саш, а сколько ты получаешь? — спрашиваю у своего нового знакомого.

— Три девятьсот.

— Чего? — задал я классический вопрос, который, конечно, часто звучит из уст столичных жителей, но совершенно непростителен для журналиста.

— Как чего? — удивлённо вскинулся Саша.

— Ну, рублей или шведских крон? — попытался я выкрутиться, памятуя о том, что в последние годы свою оленину ловозерские саамы сдают в российско-шведское СП.

— Рублей, конечно.

— А сколько хотел бы?

Саша что-то долго про себя считал, прикидывал, потом мечтательно ответил:

— Пять сто.

— Рублей?

— Ну, ты же уже спрашивал.

А ведь этот удивительный народ — саамы, совершивший настоящий подвиг. За эти-то копейки сохранили свои стада. Сохранили целую отрасль — тогда, когда всё вокруг рушилось. А в годы войны, несмотря на все обиды, понесённые от Сталина, организовали доставку на своих нартах боеприпасов для фронта — многие, наверное, помнят кадры из снятой Романом Карменом и Бертом Ланкастером документальной киноэпопеи «Неизвестная война».

Иными словами, новозеландец Рамсботтом-Ишервуд прибыл в 1941 году в удивительную страну и в удивительный её край.

Ещё удивительнее — то, что именно там об этом новозеландце (о котором, было, совсем забыли на Родине) хорошо помнят.