Гудериан - Кеннет Максей Страница 80

Неринг также помогает ответить на другой критерий Уэйвелла, касающийся энергии Гудериана и его способности организовать планирование боя. В германской армии не было недостатка в старших офицерах с высоким интеллектом и напористостью, но даже среди них Гудериан выделялся неугомонностью, изобретательностью и решимостью добиться своего во что бы то ни стало – если не сразу, то в обозримом будущем. Эту целеустремленность подкрепляло здоровье, более крепкое, нежели принято считать. Гудериан не скрывал, что у него слабое сердце, он даже как бы выпячивал это в манере ипохондрика – необычное качество среди военачальников, предпочитавших не распространяться о своих физических недостатках и недомоганиях. Однако не было случая, чтобы плохое состояние здоровья помешало Гудериану завершить выполнение боевой задачи. Каждый физический коллапс происходил почти сразу же после утомительной череды событий или же какого-то чрезвычайного происшествия. И, следует это подчеркнуть, в могилу его свел не дефект сердца. Вот что говорит Неринг о физическом состоянии своего командира и его способности доводить идеи до практической реализации: «Гудериан никогда не показывал признаков усталости, потому что был сильным человеком. Он легко мог заснуть под грохот сражения, и как с командиром с ним работалось легко – просто изумительно, как он мог подбодрить кого-либо, добродушно подшучивая и поддевая с целью заставить вас выложиться полностью». И затем с особенным акцентом: «Гудериан обладал харизмой, и еще какой!»

Однако стратегические и тактические способности, мастерство наставника, сила воли и хорошие физические данные – качества, которые могут быть присущи и командирам менее высокого ранга, в то же время не удовлетворяющие требованиям, предъявляемым к старшим военачальникам. Речь идет о еще одном существенном качестве, вытекающем, пожалуй, из характера централизации, ставшей возможной благодаря великолепно отлаженной системе связи. Большие заслуги принадлежали таким организаторам, как генералы Фелльгибель и Праун. Самое важное здесь качество – умение продуктивно работать с правительством и союзниками.

Что касается отношений с союзниками, здесь у Гудериана было сравнительно немного проблем. В бытность полевым командиром он одерживал победы только силой германского оружия. Ему не пришлось, как Роммелю, испытывать разочарование, пытаясь выторговать уступки у несговорчивых итальянцев, или, как Манштейну, иметь дело с румынами и венграми, воевавшими из-под палки, или, как Дитлю, подталкивать чересчур осторожных финнов. Когда в конце войны Гудериан стал начальником штаба, у Германии почти не осталось союзников, а те, что были, выпали из германской орбиты вскоре после его вступления в должность. Однако имевшиеся данные позволяют сделать вывод, что Гудериан, имея дело с представителями других стран, добивался взаимопонимания в силу врожденного дипломатического такта, ибо был свободен от расовых предрассудков. Достаточно вспомнить, что небольшая доза алкоголя, благодаря которой он не спасовал в ходе бурного совещания у Гитлера в феврале 1945 г., была употреблена на приеме у японского посла.

Однако, когда речь заходит об отношениях с правительством, что в большинстве случаев предполагало отношения с Адольфом Гитлером, сделать положительные выводы гораздо труднее, и причиной тому непредсказуемый и сложный характер диктатора, его двоедушие. И все же между ними, очевидно, существовало определенное взаимопонимание. Гудериан, пожалуй, испытывал к фюреру подобие сочувствия, полагая, что он в те отчаянные дни может выступить в роли спасителя Германии, а также покровительствовать сражающимся танковым войскам. В дни мира Гудериан поддерживал человека, искавшего конфронтаций – о чем, впрочем, Гудериан тогда не догадывался, – и дал ему в руки «острый меч», сделавший возможной короткую войну – единственную войну, которую Германия могла вести успешно. И в то время, как это подогревало честолюбие Гудериана, усиливались позиции Гитлера в борьбе против тех германских генералов, в среде которых не царило согласие по вопросу о темпах и формах реконструкции военной машины. Таким образом, косвенная вина за раскол в рядах сотрудников генерального штаба ложится и на Гудериана, впрочем, помогавшего Гитлеру еще и потому, что испытывал антипатию к генеральному штабу. Усилия некоторых представителей высшего генералитета ослабить позиции Гудериана, предпринимавшиеся как до сентября 1939 года, так и после, занимали ведущее место в борьбе между государственным аппаратом и армией. Плелась очень сложная и разветвленная интрига, отражавшая конфликт эмоций, присущий процессу быстрых институционных изменений. Инстинкты старых, умеренных офицеров германского генерального штаба восстали против динамизма личности, обладавшей даром убеждения и стремившейся к радикальным переменам – вполне естественная реакция

Накануне войны Гудериан находился в гуще всепоглощающей борьбы, и тот факт, что он был в числе последних, кто мог бы учуять зло и угрозу, исходившие от Гитлера, менее всего бросается в глаза. Фатальному убеждению Гудериана, что Гитлера следует спасать от некомпетентности его собственного верховного главнокомандования, способствовали не только искажение Гитлером истинного положения дел, но и антагонизм начальства, их враждебное отношение к нему с 1939 по 1941 гг. Легко критиковать Гудериана за то, что тот упорствовал в своих попытках просветить фюрера, после того как в 1942 году, наконец понял, с кем имеет дело. В этом контексте необходимо учесть, что положение Гитлера не допускало никакой критики в его адрес, и указать, что если в 1943 году и оставалась какая-то надежда на перемены, то ее реализация была возможна лишь путем косвенных действий внутри системы, а не прямыми действиями извне. Провал попытки свержения режима в 1944 г. подтверждает эту точку зрения. Гитлер беззастенчиво эксплуатировал лояльность Гудериана, не давая ничего взамен.

Именно в отношениях с главой государства и правящей элитой, в которую входили некоторые очень талантливые люди, и обнаружились существенные изъяны в характере Гудериана, в определенной степени противоречащие наиболее взыскательным требованиям Уэйвелла. Как и Уэйвеллу, Гудериану не удалось установить удовлетворительные рабочие отношения со своим политическим шефом. Конечно, для Уэйвелла, риск, связанный с этим, был гораздо меньшим: когда он резко, хотя и безуспешно, выступил против Черчилля, то поставил под угрозу лишь собственную карьеру. Гудериан же рисковал своей жизнью и жизнями членов своей семьи. Именно в свете того факта, что оппозиция Гитлеру, особенно в последние дни войны, могла повлечь за собой фатальные последствия и не принести ни малейшей пользы, и следует рассматривать политическую позицию Гудериана, которую он занимал в последние годы.

Гудериан, несомненно, был очень искушен и дальновиден в военных делах, что являлось результатом почти исключительного военного образования. В политике он тоже разбирался прекрасно, что доказывает его поведение в критические моменты карьеры. И все же нельзя утверждать, что Гудериан обладал врожденным политическим нюхом, характерным для таких политически ориентированных военачальников, как, например, фон Шлейхер и фон Рейхенау.

Часто Гудериан не мог уловить признаков приближающихся перемен, не мог, как говорили о фон Рейхенау, «услышать шум растущей травы». Не то чтобы Шлейхер или Рейхенау, помогавшие нацистам укреплять их власть, могли безошибочно читать будущее, но они хотя бы распознавали опасности, таящиеся в нацизме, и принимали меры, пусть даже запоздалые и неадекватные, для их обуздания. Гудериан же, наоборот, доверчиво следовал за официальной линией и делал это слишком долго – не просчитав последствия. Иронично то, что он, сформулировавший радикально эффективные военные планы, был склонен к восприятию радикально пагубных политических идей. Готовность встать на сторону экстремистов в прибалтийских государствах в 1919 году, поддержка нацистской программы в середине 30-х, согласие с гитлеровскими догмами и дипломатическими уловками носят на себе печать поверхностности в понимании политических мотиваций и их значения. Следует, однако, добавить, что Гудериан – всего лишь один из многих в Германии и за ее пределами, кого Гитлеру удалось провести. И хотя у него уже вошло в привычку выступать против взглядов в области военного искусства, противоречащих его собственным, случаи, когда он распознал бы и отверг отвратительную в политическом отношении идею, очень редки.