Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева Страница 80
Дашкова - Ольга Игоревна Елисеева читать онлайн бесплатно
Перед смертью Михаил Иванович терзался, «обвинял себя в расстройстве дел» и просил Панина, как опекуна, «привести их в порядок, не покидать меня и детей и постараться заплатить кредиторам, не лишая нас некоторого достатка». Никита Иванович, прежде всего, показал прощальное письмо племянника его жене, чтобы не возникло никаких недоразумений: такова воля покойного. Екатерина Романовна имела законное право возражать, но не стала этого делать. «Покинутая своей семьей, я могла ждать советов и помощи только от графов Паниных».
Одновременно дядя-министр смягчил удар: он был занятым человеком и не мог часто выезжать из столицы. Поэтому Никита Иванович попросил брата-генерала разделить с ним груз опекунства, и уже они вместе обратились к вдове, объяснив, что и ей «необходимо принять участие в опеке». Причем именно Екатерина Романовна стала de facto главной, т. к. только одна из троих «могла ездить в Москву и в свои имения».
Далее следует фрагмент, нуждающийся в построчном комментарии: «Старший граф Панин, думая, что ее величество, узнав, в каком положении я осталась с детьми, поспешит меня выручить, испросил у нее указ, дозволявший опеке продать земли для уплаты долгов. Я была этим крайне недовольна и, когда мне принесли указ, объявила, что я никогда не воспользуюсь этой царской милостью и предпочитаю есть один хлеб, чем продать родовые поместья моих детей».
Сколько исследователей, прочитав эти слова, качают головами. Где же «милость»? Разрешение продать поместья, которые и так принадлежат вдове и сиротам?
Прежде всего, указ, называя Дашкову в числе опекунов, закреплял за ней статус, которого у вдовы, согласно последнему письму князя, не было. Нарушение воли покойного – серьезный шаг, но «императрица только выжидала случая помочь мне» {570}, – сказано в другой редакции.
После смерти Михаила Ивановича его родовые земли (за исключением части, полагавшейся вдове [33]) переходили к детям. Павел и Анастасия были еще малы, чтобы самостоятельно заключать сделки. От их имени действовали опекуны. Указ давал им настолько широкие права, что они могли даже продать поместья сирот.
В дальнейшем Дашкова выплачивала долги только частным кредиторам, но не казне. Если справедливы слухи о растрате полковых сумм, то вопрос о казенном долге Михаила Ивановича просто не поднимался.
В этих трех пунктах и состояла милость императрицы. Но Дашкова, видимо, ожидала, что старая подруга полностью снимет с нее финансовое бремя. «Щедрость и, может быть, надежда на вознаграждение за его последние услуги, – писала она о муже, – запутали его в большие долги и расходы» {571}. Теперь надежду на вознаграждение питала вдова. Оно было дано только через два года. Сразу после польской кампании денег в казне не хватало, о чем хорошо знал Панин. Поэтому он попросил об указе, а не о «вспомоществовании».
Как и предчувствовал Никита Иванович, вести дела с «фавориткой его сердца» оказалось еще труднее, чем ухаживать за ней. Дашкову разгневал указ. Она не собиралась ничего продавать. Поначалу не собиралась и просить, полагая, что Екатерина II сама даст денег.
Бывшая подруга держала паузу. Ее тоже могла разозлить ситуация с указом – ни слова благодарности. В другое время и по другому поводу государыня жаловалась: «Скучно деньги давать, а спасиба нету». Екатерине все-таки хотелось услышать от Дашковой спасибо, ей не могло нравиться, что милость воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Между тем на княгиню продолжали валиться несчастья. «Едва я начала вставать на несколько часов с постели, у моего сына образовался большой нарыв. Операция была болезненна и опасна, но, благодаря уходу Крузе и искусству хирурга Кельхена, жизнь его была спасена». Обратим внимание, операцию опять делали придворные врачи, что невозможно без приказа императрицы. «Эта болезнь отсрочила еще мое выздоровление», – заключала княгиня.
Рассказы о недугах помещались в мемуары нашей героини с умыслом – объяснить и даже оправдать какое-то действие. В данном случае – отъезд в Москву. Вернее, его задержку. «Мне удалось уехать из Петербурга только в марте 1765 г., и то, подвергаясь большой опасности, т. к. настала оттепель, и переправа через реки была рискованна».
Итак, собственная хворь, операция сына, весенняя распутица. Словом, никак нельзя раньше. Но зачем вообще торопиться? 11 февраля в Первопрестольную привезли гроб с телом Михаила Ивановича Дашкова. Родные похоронили его в семейной усыпальнице под собором Новоспасского монастыря. Вдова на погребении не присутствовала {572}. Эта информация опущена в «Записках», и читатель, как уже не раз случалось, остается с выводом без посылки. Во избежание лишних вопросов из текста изъят стержень, на который накручивались события.
Известие о смерти князя было привезено в столицу в сентябре, скорее всего, в начале месяца. Михаил Иванович скончался 17 августа, а курьер из Варшавы в Петербург скакал в среднем неделю. Наша героиня провела две недели в беспамятстве. Едва стала вставать, простудился двухлетний сын – пришлось делать операцию. В те времена люди болели долго. Но с сентября по февраль – пять месяцев.
Дальнейшее поведение московской родни (никто из них не приютил вдову с детьми; свекровь передала дом внучке в обход прямого наследника – маленького Павла Дашкова) показывает, что Екатерину Романовну не воспринимали как члена семьи. Что-то произошло между нею и родней мужа. Возможно, старая княгиня знала о желании сына разъехаться, прошлогодние московские страсти разворачивались на ее глазах. Со своей стороны, Дашкова не могла не досадовать на покойного супруга из-за лишения прав опеки. Однако и помещать в мемуары такой вопиющий случай, как неприезд на похороны, ей было неприятно. И она оставила объяснение, которым легко оправдывался ее поступок, если бы не даты.
Как сочетать подобный шаг с описаниями искреннего горя? А как сочетать гордый тон «Записок» с униженной челобитной императрице? «Я отдала трем главным кредиторам моего мужа все его серебро и свои немногие драгоценности, оставив себе только вилки и ложки на четыре куверта, и уехала в Москву, твердо решив уплатить все долги мужа… не прибегая к помощи казны», – сказано в мемуарах.
А вот прошение: «Всемилостивейшая Государыня! В горьком и злоключительном состоянии несчастной моей жизни с двумя сиротами младенцами ничто уже другое подкрепить меня не может, кроме… милосердной матери и щедрой монархини к своим верноподданным, и сие одно дает мне дерзновение прибегнуть к великодушному Вашего императорского величества воззрению на сирот беспомощных… За сиротами моими отцовского имения… осталось три тысячи душ, а долгу, который я с того же выплачиваю слишком шестнадцать тысяч. При таком состоянии от недорода во всех деревнях хлеба, я два года лишаюсь с них дохода по половине… Здесь для спосбнейшего надзирания над малым нашим имением не имею еще построенного дому. Я себя и с моими младенцами повергаю к монаршим Вашим стопам. Воззрите, всемилостивейшая государыня, милосердным оком на плачущую вдову с двумя сиротами, прострите щедрую свою руку и спасите нас несчастных от падения в бедность» {573}.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments