Время больших пушек. Битвы за Ленинград и Севастополь - Александр Широкорад Страница 80

Транспорт «Коммунист» вместимостью 1940 брт вышел из Новороссийска 19 февраля и должен был прийти в Севастополь 23 февраля, но бесследно исчез. Через несколько дней транспорт «Восток», следуя в Севастополь, встретил шлюпку с двумя обледеневшими трупами членов экипажа транспорта «Коммунист».

Еще более страшная трагедия произошла 1 марта – транспорт «Чапаев» водоизмещением 5000 т в 7 ч. 13 мин. налетел на минное заграждение и затонул. Погибли 120 бойцов пополнения, десять 37-мм зенитных автоматов, 1000 т боеприпасов и 240 лошадей.

Нарком Кузнецов пришел в ярость и 3 марта указал Военному Совету Черноморского флота на гибель большого количества транспортов по причине плохой организации их переходов. «Последняя гибель транспортов „Коммунист“ и „Чапаев“, – указывал нарком, – свидетельствует о том, что Военный Совет флота не обеспечил должного порядка и безопасности перевозок на своих коммуникациях при господстве нашего флота на Черном море. Народный Комиссар обратил внимание Военного Совета на то, что плохая организация защиты своих коммуникаций продолжает оставаться неизменной, и приказал в кратчайший срок навести порядок. Предлагалось обратить особое внимание на проверку кадров военных лоцманов». [157]

Как всегда, у нас виноват стрелочник. И опять расстреляли несколько лоцманов, а боевые корабли и транспорты продолжали гибнуть на своих же минах.

Уже через три дня после грозного приказа наркома Кузнецов, 6 марта, эсминец «Смышленый» подорвался на нашем минном заграждении (ш = 45°01ў; д = 36°46ў). В результате взрыва было затоплено 1-е машинное отделение, и командир приказал стать на якорь. После прибытия в район стоянки эсминца лидеров «Ташкент» и «Харьков» он снялся с якоря и в сопровождении лидеров своим ходом пошел в Новороссийск. Во время перехода на корабле затопило 2-е и 3-е котельные отделения. Эсминец потерял ход. Сильные волны не позволили взять его буксир, и эсминец начало заливать. 7 марта в 8 ч. 07 мин. в точке с координатами ш = 44°43ў и д = 36°45ў он затонул. Когда корпус эсминца погрузился в воду, взорвались глубинные бомбы. От динамического удара погибли почти все члены команды, покинувшей корабль. «Ташкент» и «Харьков» подняли из воды лишь двоих человек.

Список потерь от собственных оборонительных заграждений может занять не одну страницу. На них гибли корабли и спустя несколько лет после окончания войны. Но зато на этих заграждениях не подорвался ни один корабль противника, по крайней мере, до занятия соответствующих портов германскими войсками.

Помимо этого наши оборонительные минные заграждения под Севастополем приводили к напрасным потерям наших боевых кораблей и транспортных судов от авиации и артиллерии противника. Не только быстроходные эсминцы и крейсера, но и тихоходные транспорты осенью 1941 г. – весной 1942 г. могли в темное время суток пройти большую часть пути от Новороссийска и войти затемно в Северную бухту. Замечу, что германская авиация в то время на Черном море ночью не могла вести атаки наших кораблей. Но, увы, из-за мин нашим кораблям приходилось вставать на якорь на подходах к севастопольским минным заграждениям и ждать рассвета, а затем идти за тральщиками, высланными из Севастополя, с черепашьей скоростью по узкому фарватеру под огнем германской дальнобойной артиллерии и под вой германских пикирующих бомбардировщиков Ju-87. Надо ли говорить, что все фарватеры были хорошо известны вражеским летчикам и артиллеристам.

28 ноября 1941 г. в 22 ч. 00 мин. крейсер «Красный Кавказ», шедший в Севастополь с грузом боеприпасов и маршевым пополнением, «из-за плохой видимости и штормовой погоды не мог пройти фарватером через минное заграждение в районе Севастополя и вследствие ограниченного запаса топлива был возвращен в Новороссийск». [158]

13 января 1942 г. эсминец «Бойкий» вышел из Новороссийска в Поти. «На военном фарватере Новороссийской военно-морской базы он столкнулся с транспортом и, получив повреждения, вернулся в Новороссийск». [159]

Из-за мин были существенно ограничены возможности обстрела вражеских береговых объектов. Вот характерный пример. 3 декабря 1941 г. в 20 ч. 07 мин. крейсер «Красный Кавказ» в сопровождении тральщиков ТЩ-25 и ТЩ-26 вышел из Северной бухты в район Балаклавы и, «маневрируя между берегом и внутренней кромкой минного заграждения, с 21 ч. 33 мин. до 21 ч. 43 мин. обстреливал дер. Черкез-Кермен. Выпущено 20 снарядов. ТЩ-25 обстрелял высоту 471, 7, выпустив 30 снарядов, и ТЩ-21 выпустил 60 снарядов по высоте 566,2. Стрельбы велись по площадям». [160] Не позавидуешь командиру крейсера, маневрирующему между Сциллой и Харибой.

Физически невозможно перечислить все бедствия из-за преступного приказа Кузнецова о постановке минных заграждений у черноморских портов.

Будучи опытным моряком, командующий Черноморским флотом прекрасно понимал, какой вред наносят эти минные поля. Вытралить свои мины полностью в ходе боевых действий Черноморский флот физически не мог, я уж не говорю о том, какой вой подняли бы в Москве Кузнецовы и Исаковы. Тогда Октябрьский пошел на тактическую хитрость и обозвал траление собственных мин «расширением фарватера». Вроде бы, чисто техническое мероприятие, можно и в Москву не докладывать.

В течение многих недель суда ОВР ГБ [161] тралили собственные минные заграждения. Цитирую «Хронику…»: «Минный заградитель „Дооб“, шесть тральщиков-катеров, четыре сторожевых катера и шхуна „Курортник“ (ОВР ГБ) в течение для производили тральные работы по очистке и расширению ФВК № 3 ГБ. На кромках фарватера затралено и уничтожено восемь наших мин». [162]

Замечу, тральные работы шли под воздействием германской артиллерии и авиации, и серьезно расширить фарватер у Севастополя не удалось. Собственные минные заграждения удалось окончательно вытралить лишь в начале 1950-х годов.

В книге Р.Ф. Октябрьской «Штормовые годы» говориться: "Адмирал Ф.С. Октябрьский писал позднее: «Мне казалось – и в те дни, и впоследствии – что это тоже давление прошлого, как и постановка оборонительных минных заграждений в районе главной базы».

Да, взгляды на постановку оборонительных минных полей командующего флотом и наркома ВМФ Кузнецова расходились. Ф.С. Октябрьский впоследствии писал: «Зачем нужно было с первых дней войны ставить минные заграждения? Против кого их ставили? Ведь противник-то сухопутный, он на море имеет главным образом авиацию да торпедные катера, которым мины – не помеха. Вот, несмотря на то, что мины будут больше мешать нам, чем противнику, заставили нас ставить мины, на которых больше погибло своих кораблей, чем противника. У нас одних эсминцев погибло на своих минах три: „Дзержинский“, „Смышленый“, „Совершенный“». [163]

Я не думаю, что эти высказывания являются «остроумием на лестнице». Глупость минных постановок очевидна. Но тут возникает естественный вопрос, почему Филипп Сергеевич, получив приказ Кузнецова, не обратился лично к Сталину: «Кузнецов говорит о вторжении итальянского флота и германских подводных лодок в Черное море, но никаких конкретных фактов не приводит. По имеющимся в штабе Черноморского флота данным никаких итальянских и германских судов нет ни в Черном море, ни в Проливах. Прохождение вражеских судов через Проливы к нашим военно-морским базам займет несколько дней. За это время можно десять раз поставить любые минных заграждения. Считаю постановку заграждений преждевременной».