Княжна Тараканова. Жизнь за императрицу - Марина Кравцова Страница 80

Августе отвели две роскошные комнаты в царскосельском дворце. Здесь ее никто не посещал, а обед приносила сама Марья Саввишна Перекусихина, любимая камер-юнгефа и доверенное лицо императрицы. Августа смотрела из окон на парк, и думала… Ей нравилось, что ее оставили одну, хотя все это очень напоминало домашний арест. Августа действительно растрогала сердце Екатерины, но царица привыкла к тому, что иногда что-то приходится делать и против сердца. Она не могла допустить, чтобы слухи о дочери Елизаветы распространялись среди ее подданных.

Неожиданный поворот в судьбе сейчас вовсе не казался княжне неожиданным, и она была уверена, что не солгала Екатерине, сказав, что всю жизнь шла к этому решению. Но мучила тревога – справится ли она, сумеет ли стать хорошей монахиней? Уже заранее становилось жаль чего-то… «Искушение», – думала Августа.

Однажды она сидела на диване и перелистывала русские журналы, когда послышалось движение у двери. Августа подумала, что это Перекусихина и собралась было поприветствовать ее. И обомлела. В дверях стоял огромного роста мужчина в роскошном камзоле нежно-голубого цвета с золотой отделкой. Бриллианты горели в его орденах. Но ярче бриллиантов горел его единственный синий глаз, а второй скрывала черная тесьма, невольно подчеркивающая белизну холеного лица. Длинные, крупно вьющиеся светлые локоны небрежно рассыпались по спине, падали на могучие плечи. Августа, пораженная как неожиданным появлением богатыря, так и великолепным его видом, невольно поднялась с дивана и растерянно глядела на него.

– Сударь, вы… кто?

Он как будто даже удивился этому вопросу.

– Я? Я – Потемкин.

В глазах Августы засветился восторг.

– Потемкин?!

Она присела в глубоком реверансе.

– Удивительная красавица! – вполголоса сказал сам себе светлейший. Спокойно подойдя к княжне, склонился над ее рукой.

– Никогда не имел счастья встречать вас при дворе, сударыня. Мне странным показалось, что Марья Саввишна несколько дней подряд заходит в пустующие комнаты, не зная, что я заметил и с интересом за ней наблюдаю. Поэтому покорнейше прошу простить, что нарушил ваше уединение! Я и не ожидал такого чуда!

Ласковый голос светлейшего, внимательный, глубокий его взгляд отозвались в душе принцессы неожиданным странным волнением. Потемкин галантно осведомился в свою очередь, кто она такая.

– Княжна Августа Тараканова.

– Княжна Тараканова? Вы?! – невольно воскликнул князь. – В Петербурге? И государыня скрыла от меня?

Впрочем, он тут же опомнился.

– Простите! Я был осведомлен о вас самой государыней, посему удивлен, княжна, что от меня скрыли ваше пребывание здесь.

– Ваша светлость! – Августа опустила взгляд, в котором Потемкин мог бы прочесть и грусть, и обиду, и сильное волнение. – Мы имели с государыней тайную беседу… простите… Но думаю, Ее Величество поверила в то, что меня оклеветали перед нею.

Потемкин смотрел на нее долго-долго, пристально, изучающе, и вдруг светло, совсем по-мальчишески улыбнулся. И спросил неожиданно:

– Княжна, вы в шахматы играете?

– Да, – удивилась Августа.

– Чудесно. Надеюсь, вы не откажитесь сыграть со мной партию?

…Склонившись над доской, они забыли обо всем на свете. Августу охватил неожиданный азарт, сильнейшее желание непременно обыграть светлейшего. Легонько двинула коня. Блеснул алмаз в кольце Потемкина, холеные белые пальцы на миг замерли, сжимая фигуру. Но вот словно четко припечатал ее к черной клетке, и, улыбнувшись, провозгласил:

– Шах!

Августа удивленно взглянула на доску.

– О, ваша светлость!

Попыталась защитить короля.

– Мат, – сказал Потемкин. И, тихонько смеясь, щелкнул по королю. Фигурка упала.

Княжна закусила губу от досады.

– Нет, князь, извольте – я отыграюсь!

– Как вам будет угодно, – Григорий Александрович подавил улыбку и принялся заново устанавливать фигуры.

Конечно же, он понял по выражению лица Августы, как жаждет она выиграть. Пару раз поддался, на третий Августа строго посмотрела на него.

– Зачем же так? Переходите, князь!

Он послушался, и, зарыв по привычке пальцы в свою роскошную гриву, уже серьезно уткнулся в доску. Вновь выиграл. Августа была нахмурилась, но тут же тихо рассмеялась.

– Не судьба, ваша светлость! Вы сильнее меня.

– В шахматах – да, – серьезно ответил Потемкин. – А кто выиграл в вашей партии с императрицей?

– Но, князь, я не знаю… – княжна смешалась под его пристальным взглядом, – угодно ли было б государыне…

Светлейший смотрел на нее ласково, как на ребенка.

– Неужели вы не понимаете, Августа Матвеевна, что я хочу помочь вам?

– Я дала слово Ее Величеству, что приму постриг.

– Постриг?! – вскрикнул Потемкин. – Вы?

– Что же из того?

– Монастырь? Неужели императрица настояла… Но это же невозможно, княжна!

– Не понимаю, что вы сочли невозможным, – удивилась в свою очередь принцесса. – Думаю, что всегда имела склонность к монашеству. К тому же… я не хочу быть невольной причиной междоусобных распрей, смут и интриг. Не хочу, чтобы мое происхождение кто-то использовал как козырь в грязной игре. А монашество – кратчайший путь к спасению души.

Князь качнул головой – несмотря на некую привычную для него небрежность позы, чувствовалось, что он крайне напряжен. Он даже поднес руку к губам, дабы начать грызть ногти, но вовремя опомнился. Взял с доски белого коня с изумрудным глазком, принялся вертеть его в пальцах.

– А ведь я вам почти завидую.

– Как, князь? Теперь моя очередь удивляться…

– Да, завидую, – твердо повторил Потемкин. – Вы отдадитесь единственному, что имеет на самом деле смысл в этой жизни, – молитве. Если бы вы знали, принцесса, сколько раз я желал все бросить и постричься в монахи! Теперь уже поздно.

– Вы?!

– Да, я. И государыня знает.

Они помолчали. Августа слегка склонилась к нему над шахматной доской и тихо проговорила.

– Не завидуйте мне, ваша светлость! Я верю, что каждого Господь ведет своей дорогой. Вдали от Отечества я, как могла, следила за тем, что происходит здесь, и всегда имя Потемкина вызывало у меня благоговенье.

– За границей бранят меня, чай? – усмехнулся светлейший.

– И бранят тоже. И чем сильнее бранили, тем сильней я восхищалась вашими делами. Разве можно желать сбросить такой крест, князь? Такой… прекрасный и неповторимый.

Синий глаз Потемкина странно блеснул.