Повседневная жизнь Греции во времена Троянской войны - Поль Фор Страница 8

Воды, омывавшие первые две из них, сливались в русле Пенея и его притоков; на юге, в окрестностях озера Бебеида, люди страдали от соседства зловонных болот. Третью равнину, расположенную еще южнее, омывали четыре стремительных потока. Всего 100 километров бурых земель, протянувшихся с запада на восток, и 85 — с севера на юг славились пшеницей, быками и крепкими лошадьми. Летом знойный ветер, прилетая с Пинда, превращал угрюмую Фессалию в степь и поднимал тучи пыли. Деревья можно было увидеть лишь по берегам рек. По всему пространству равнины можно было видеть шалаши из ветвей, лачуги из высушенной глины, колодцы с журавлем. Зимой поля раз в два года оставляли под паром, и одетые в шкуры пастухи перегоняли сюда с предгорий стада овец и коз, едва гуси и журавли собирались в стаи. Когда же возникала угроза землетрясения, что, по мнению греков, случалось слишком часто, именно эти птицы первыми предупреждали о надвигающейся катастрофе.

Не менее пятидесяти пяти поселений в XIV–XIII веках насчитывали эти края, благословенные Деметрой, Матерью жатвы. Раса господ, полускотоводов-полуземледельцев, явившаяся с Балкан в начале бронзового века, обратила в бегство местные племена вокруг Сескло, Димини, Агриссы и вокруг безымянных поселков-магул и укрепилась в нескольких цитаделях с еще доэллинскими именами вроде Лариссы, Шртона и Трикки. Потом, мало-помалу, оставив своим рабам, пенестам, заботу об обработке земли и сборе урожая (а заодно — о борьбе с болотной лихорадкой), новые хозяева, эллины, занялись коневодством, военными походами, пиратством и завоеваниями всяческих «золотых рун» по берегам азиатских рек. О чем тосковали Ясон, сыновья Асклепия или царь Филокрет, мы знаем от поэта: о равнине Фессалии, о черноземе, густой траве, цветах, белых городах, серебристых водоворотах Пенея, бесчисленных стадах, великодушных мужах и прекрасных женах.

Критяне вздыхали о чудесной равнине Месара на юге своего острова, о море оливковых деревьев и смоковниц, о виноградниках у подножий гор вокруг цепочки мелких, сильно перенаселенных крепостей, зависимых от Гортины или Феста. Как и фессалийцы, под Троей они дрожали от холодного ветра, мечтая о знойном дыхании Нота, который не только сжигал порой критскую равнину, но и вдвое увеличивал число тех обитателей устья Леты, кто страдал от лихорадки. Последняя более всего отравляла жизнь на пропитанных влагой и плохо осушаемых землях: малейшая оплошность тут была чревата появлением стоячих луж, в которых кишели комары, разносчики болотной лихорадки. В Месаре, как и в Фессалии, была своя Бебеида. Стоило войне или внезапному набегу нарушить экономическое равновесие, как лес и болото возвращали себе прежде отвоеванные людьми территории.

Микенская Беотия с ее крупными озерами, Копаидским, Ликарис и Пара, тоже не избежала этой участи. Несмотря на плодородность ила, мужество земледельцев и пастухов, огромная прибрежная равнина, простирающаяся от Орхомена до Платей, после братоубийственной войны сыновей Эдипа была уже не столь густо заселена, как во времена процветания Семивратных Фив. В 1250 году 30 беотийских городов сумели сообща снарядить лишь 50 кораблей, и в «Илиаде» мы находим упоминание только о нижнем городе, то есть посаде, но не о самих Фивах.

Зато долина Аргоса, добросовестно осушаемая по совету сыновей Египта, которые около 1450 года основали там три города, и надежно защищаемая Гераклом, приблизительно в 1300 году покончившим с «гидрой» Лернейских болот, сумела снарядить в Трою 80 кораблей.

Болотистая Этолия в устье Ахелоя и вокруг Трихонидского озера имела в ту пору всего четыре небольших городка, чьи следы едва удалось отыскать. А вот низменные равнины Алфея вокруг Олимпии и низменности Мессении в окрестностях Пилоса и в устье Памиса предоставили взору ученых остатки более шестидесяти микенских городов, и это при том, что в табличках из дворца Нестора и «Каталоге Кораблей» некоторые здешние поселения именуются «Гелос», то есть «Болото». Лаконская «ненасытная земля», вотчина Менелая, была уже добросовестно возделана руками местных жителей, покоренных и manu militari вынужденных вырубить тростник у Эврота, дабы осушить болотистую почву.

По-другому дело обстояло на маленьких приморских равнинах, разбросанных, впрочем, по всему периметру Средиземного моря. Это небольшие впадины, зажатые между двух гор, обычно — известняковых, иногда и сланцевых, орошаемые зимой бурными потоками воды, а летом превращающиеся в сухое каменное ложе. На скудной почве успевает вырасти немного ячменя или пшеницы, олив и винограда. По кромке моря — крохотные порты или просто стоянки, где лодки обычно вытаскивают на берег. И каждое поселение мнит себя чуть ли не столицей, хотя за полоской плодородной земли начинаются пустоши или заросли кустарника, скалы и камни — раздолье для пастухов и мелкого скота, а также для беглых рабов и преступников. Еще дальше — в горах, откуда можно охватить взором все родные края, — лежали «общие» владения, то есть те, что принадлежали лишь богам, а поскольку на них претендовали и соседи, право собственности приходилось отстаивать с оружием в руках. К счастью, бежать из этого замкнутого и слишком густо населенного мирка неизменно позволяло море со всеми его искушениями, приключениями, опасностями, море, чреватое набегами и побегами.

Око Зевса задерживается и на других равнинах — высокогорных чашеобразных долинах, скажем, в Аркадии или на Крите. Наиболее обширные из них на Аркадском плато — бассейны Триполиса и Мегаполиса, с их бурым жирным черноземом. На Крите — это бассейны Ласити, Ниды и Омало. Окруженные изрезанными отрогами гор, в сезон дождей они имеют обыкновение превращаться в гигантские озера и оставаться таковыми, если по воле случая что-нибудь закупорит водостоки или ущелья. Возле стоячих луж растут ивы и груши-дички, под которыми в знойные дневные часы толпятся овцы. Здешнее (крайне плотное) население с апреля по ноябрь выращивало лен, ячмень и пшеницу, бобовые, овощи и папирус — все, что быстро всходит и созревает; с приходом зимы люди перебирались в каменные дома на склоне горы. В Аркадии нередко обрабатывали и сами склоны до 1500 метров высоты. На Крите расчищали и засаживали виноградной лозой площадки до 1200-метровой высоты над уровнем моря. Летом стада паслись на обширных пространствах среди сосен и дубрав. Издревле тамошних пастухов упрекали в том, что они питаются желудями и носят шкуры убитых ими медведей. А еще рассказывали, будто обитатели высокогорных долин Белых гор на Крите все еще живут, как дикари, и едят сырое мясо. Оседлым жителям низменных равнин приятно было слагать легенды хотя бы об аркадских пастухах, бесконечно счастливых в своей нищете!

Действительность выглядела совсем иначе. О чем грезили грубые землепашцы Тегеи или Мантинеи, глядя на линию гор, чьи вершины на закате делались пурпурно-лиловыми? О том, что предстоит целый день трястись на муле по перевалам и тропинкам до самого берега Арголидского залива: там можно продать зерно морякам или погрузить его на один из шестидесяти кораблей царя Агапенора.