Центурионы Ивана Грозного. Воеводы и головы московского войска второй половины XVI - Виталий Пенской Страница 8

Складывается впечатление, что все это звенья одной цепи. Смена власти в Москве вдохновила «младорязанскую» партию при дворе юного Ивана Ивановича на определенные действия, нацеленные на дистанцирование от столицы Русского государства и, в перспективе, на восстановление независимости Рязани как великого княжества. Понятно, что без надежных союзников сделать это было невозможно – ресурсы Рязани и Москвы к тому времени были несопоставимы, и в качестве таковых помощников Федору Сунбулу и его единомышленникам виделись Литва и Крым. Похоже, что и первые контакты «партии» Ивана Ивановича с Крымом и Литвой приходятся как раз на 1506–1507 гг., и Василий III, осведомленный об этих контактах, занял выжидательную позицию, благо чего-чего, а терпения и умения ждать ему было не занимать. Однако привлекать рязанцев к своим внешнеполитическим акциям он не стал – кто его знает, до чего они договорились с Сигизмундом?

Какую позицию во всех этих интригах занимали Сидоровы и наш герой? Круг лиц, причастных к контактам между Сигизмундом, Менгли-Гиреем (а потом его преемником Мухаммед-Гиреем) и рязанским князем, довольно точно очерчен в следственном деле о побеге Ивана Ивановича из московского заточения в 1521 г.⁹⁰ Ни семейство Сидоровых, ни сам Степан в этом комплоте как будто замешаны не были⁹¹, однако же недоверие, которое испытывал Василий III по отношению к рязанцам, сказалось и на них. Но об этом немного ниже, а пока вернемся к последним годам рязанской независимости и интригам рязанского двора.

Затянувшаяся для рязанских служилых людей на почти 10 лет пауза в участии в походах и боях была прервана в 1512 г. Сперва в мае «прииде весть к великому князю, что крымского царя Минлигиреевы дети, Ахмат Кирей и Бурнаш Кирей, пришли безвестно на великого князя украйну, на Белевские и на Одоевские места», «а иные тотаровя, отделясь, пошли вниз на олексинские места, и на Колодну, и на Волкону»⁹². Немедленно по получении этой неприятной новости пришли в движение московские полки, выступившие навстречу татарам и занявшие важнейшие броды через Оку. «В седло всели», судя по всему, и рязанцы. И эта предосторожность, как оказалось, была совсем не лишней. В июле месяце сторожи принесли весть, что «Махмут царевич Крымской пошол был на Рязань»⁹³. Однако, узнав, что его ждут на р. Осетре князь А.В. Ростовский «и иные многие въеводы», повернул назад. «А воеводы великого князя за ним ходили на Поле до Сернавы, – продолжал летописец, – да его не дошли»⁹⁴.

Треволнения этого года на этом не закончились. Как оказалось, Бурнаш-Гирей, «плениша волости Воротынские и Одоевские», не удовлетворился взятым полоном и добычей и вернулся, на этот раз нанеся удар с другой стороны. Типографская летопись сообщала, что татары явились под Рязанью «безвестно» 6 октября «и стояли 3 дни и острог взяли и прочь пошли с полоном». Другие летописи дополняли это известие – Бурнаш-Гирей «со многими людьми» не только «ко граду приступал», но и «земли Рязаньскои много пакости сотворил, и пленив, отъиде»⁹⁵. И практически нет сомнений в том, что Степан Сидоров со своими людьми если не ходил на Осетр, а оттуда в Поле за Мухаммед-Гиреем в июле, то уж совершенно точно «сидел» в Рязани в те памятные октябрьские дни, когда Бурнаш-Гирей обложил стольный град и пустошил его окрестности.

Неожиданные вторжения крымцев на Рязанщину имели столь же неожиданные (или нет?) последствия. Рассказывая о рязанских событиях в 10-х – начала 20-х гг. XVI в., С. Герберштейн писал впоследствии, что Иван Иванович «заключил союз с татарами и силой овладел княжеством, которым владела его мать. Совершив это, он повел переговоры с князем Московским, чтобы тот позволил ему править так же, как его предки, никому не обязанные и свободно управлявшие»⁹⁶. Насколько точен в своих воспоминаниях имперский дипломат – вопрос, давно волнующий историков. Однако, учитывая связи и информированность посла, его сообщение представляет немалый интерес. Сохранившиеся актовые материалы позволяют предположить, что после 7022 (1513/14) г., но до 7026 (1517/18) г. власть в Рязани сменилась. Аграфена, до этого удерживавшая в своих руках бразды правления тем, что осталось от великого княжества Рязанского, передала их своему сыну Ивану. Первая дата определяется по последней грамоте на имя великой княгини, последняя – по грамоте Мухаммед-Гирея I, адресованной уже великому князю Ивану. Но уже в 7023 и 7024 гг. (1514/15 и 1515/16 гг.) рязанские грамоты адресуются Ивану как великому князю⁹⁷. Набег Бурнаш-Гирея был в 7021 г., и потому может сложиться впечатление, что переход власти к Ивану и набег царевича никак не связаны (классическая ситуация post hoc ergo propter hoc), но как тогда быть со свидетельством Герберштейна? Позволим сделать предположение, что набег Бурнаш-Гирея был использован Иваном Ивановичем для того, чтобы обвинить промосковскую «старорязанскую» «партию», стоявшую за спиной у Аграфены, в «нерадении» рязанским делам и под этим предлогом добиться перемен на властном рязанском олимпе.

В 1515 г. умер старый Менгли-Гирей, и власть в Крыму перешла в руки его сына Мухаммед-Гирея I. Новый хан, холодно настроенный по отношению к Василию III, затеял хитроумную дипломатическую интригу, рассчитывая до поры до времени, не выказывая своих предпочтений, сыграть на противоречиях Москвы и Вильно и реализовать старую мечту крымских «царей» – собрать все татарские «юрты» под своей властью. Московский великий князь, в свою очередь, надеялся, не обременяя себя лишними расходами и уж тем более обязательствами, добиться восстановления прежних союзнических отношений с Крымом и повернуть острие татарской сабли против великого литовского князя Сигизмунда I, война с которым, начавшись в 1512 г., порядком подзатянулась. При этом обе стороны не особенно стеснялись в выборе средств в достижении поставленных целей. Василий поддерживал контакты с братом Мухаммед-Гирея Ахмад-Гиреем, который был в оппозиции к хану и выступал сторонником сохранения прежнего русско-крымского союза и демонстрировал свое благорасположение вассальному касимовскому хану Шейх-Аулияру. Последнего же Мухаммед-Гирей полагал своим личным врагом⁹⁸. При этом Василий, не слишком доверяя своему «брату», одновременно укреплял южную границу Русского государства⁹⁹. В свою очередь, Мухаммед-Гирей, ведя переговоры с Москвой, продолжал благосклонно принимать послов Сигизмунда и не препятствовал своим людям организовывать набеги на «московского». И вот в июне 1516 г. «украйну резанскую и мещерскую» «посетил» сын Мухаммед-Гирея Бахадыр-Гирей. В Москве гадали, «которого для дела Богатырь приходил на великого князя украйну и с отцовым ли ведомом», поскольку взятые рязанцами языки «сказывали, что приходил (царевич. – В. П.) без отцова ведома, отец посылал был его на Нагаи»¹⁰⁰. Этот набег (в отражении которого 40-летний Степан Сидоров точно принимал участие), равно как и организованный в следующем году крымскими ширинскими и мангытскими «князьями», в отражении которого участвовал двоюродный брат отца Степана Иван Тутыхин со своими людьми (интересно, был ли в этом походе наш герой?)¹⁰¹, похоже, были попыткой со стороны Мухаммед-Гирея оказать давление на Василия III.

Так или иначе, но, чрезвычайно заинтересованный в московской помощи, хан после долгих переговоров о возобновлении московско-крымского союза в начале 1519 г. отправил в Москву посольство во главе с главным московским доброхотом в Крыму Аппак-мурзой¹⁰². Посол привез шертную грамоту хана, в которой тот «учинился с великим князем в крепкой дружбе и в братстве» и «сам собою в головах, и с своим сыном с калгою Богатырем царевичем, и с своею братьею, и с иными царевичи, и з сеиты, и с уланы и с князми, и на всех недругов учинился с великим князем заодин…»¹⁰³. Однако свое согласие на возобновление старого союза Мухаммед-Гирей предварил рядом условий, без выполнения которых, по заявлению хана, «рота моя и шерть моя не в шерть…»¹⁰⁴. Главным условием союза, которое должен был выполнить Василий III, стало требование Мухаммед-Гирея принять участие в походе на Астрахань. Ради этого хан был готов даже на время забыть о своей ненависти к Шейх-Аулияру и его роду и даже закрыть глаза на то, что после смерти казанского хана Мухаммед-Эмина Василий III посадил в Казани «своего» хана, сына Шейх-Аулияра Шах-Али. Более того, Мухаммед-Гирей послал летом 1519 г. против Сигизмунда I большое татарское войско во главе со своим сыном и наследником-калгой Бахадыр-Гиреем, которое опустошило Белзское, Люблинское и Хелминское воеводства и в битве под Сокалем, что на Буге, наголову разгромило выставленное против него польско-литовское войско под командованием князя К.И. Острожского¹⁰⁵.