Трагедия сорок первого. Документы и размышления - Владимир Шерстнев Страница 8

8 марта 1939 г., за два дня до открытия XVIII съезда партии, советская разведка доложила Сталину о выступлении Гитлера на совещании в Берлине, где фюрер перед представителями военных, экономических и партийных кругов Германии развернул программу глобальной агрессии в Европе. Он призывал «полностью истребить» врагов немецкого народа — евреев, демократии и «международные державы». Ближайшими жертвами должны были стать Чехословакия, Польша, захват которых предопределил бы и судьбу стран на Балканах. Затем «Германия раз и навсегда сведет счеты со своим известным врагом — Францией». Объединив Европу «в соответствии с новой концепцией и используя британские и французские владения в Америке в качестве базы, мы сведем счеты с «еврейскими королями доллара» в Соединенных Штатах».

Сталин, знакомясь с этим докладом, не мог не обратить внимание, что в этой гитлеровской программе глобальной агрессии отсутствует какое-либо упоминание о СССР. Соответственно, советский руководитель мог решить, что нацистские лидеры уже начали крупномасштабную дипломатическую игру с целью не допустить образования гибельной, для них коалиции СССР и западных демократических стран? Об этом выступлении Гитлера 8 марта американской дипломатии стало тоже известно, но позднее. Согласно записи в дневнике главы Европейского отдела госдепартамента Дж. Маффата от 14 марта 1939 г., за день до вступления немецких танков в Прагу ожидавшаяся захватническая акция нацистов интерпретировалась двояко. С одной стороны, как стремление Германии «обеспечить себе тыл на случай, если она решит двигаться на Запад. В то же время… германские руководители пока что поддерживают в состоянии неопределенности свой украинский маршрут в надежде, что смогут в обмен договориться сперва по линии торговой, а затем и политической с Советской Россией». С другой — как «продолжение движения на Восток».

Речь Сталина на съезде, произнесенная 10 марта, стала предметом тщательного изучения в дипломатическом корпусе Москвы. С удовлетворением воспринимали ее и в германском посольстве, где полагали, что она открывает путь к улучшению отношений между Германией и СССР. Особое внимание обращалось на ту часть доклада, в которой Сталин делал упор на готовности установить «близкие и добрососедские отношения» со всеми странами, если «они не попытаются нарушить интересы нашей страны или прямо, или косвенно интересы целости и неприкосновенности границ Советского государства». Временный поверенный в делах США в СССР Керк информировал госдепартамент через несколько дней после речи Сталина, приводя сталинское высказывание о стремлении Запада спровоцировать советско-германское столкновение, «без видимых на то оснований» в сочетании со сформулированными лидером СССР задачами советской внешней политики: «Это дало повод для мнения, будто Советский Союз, судя по словам Сталина, публично провозгласил, что если Германия не станет непосредственно угрожать советским границам, то она может рассчитывать на советский нейтралитет в случае войны против западных держав».

Что означает речь Сталина? Отказ от сотрудничества с демократиями? — спрашивал У. Черчилль у Майского на завтраке 15 марта, который устроил его сын Рандольф. Полпред Советского Союза ответил, что такая интерпретация была бы неправильной. «Мы всегда были и остаемся сторонниками коллективного отпора агрессорам, но надо, чтобы и «демократии» готовы были бороться с агрессорами, а не болтать». Вот так, четко и ясно.

Обстановка в Европе в середине марта накалилась до предела. Пала Чехословакия. Тем самым было выброшено в корзину для бумаг с такой помпой подписанное Мюнхенское соглашение. Беседа Майского с сотрудником министерства иностранных дел Великобритании Р. Ванситартом 14 марта показала, что только на этом этапе английские консерваторы начали понимать, к каким трагическим сдвигам в расстановке сил в Европе привел «Мюнхен». В беседе с Майским Р. Ванситарт, с учетом новой ситуации, откровенно заявил, что чехословацкие события «произвели громадное впечатление в Англии и забили гвоздь в гроб мюнхенской политики».

Со второй половины мая 1939 г. антинацистски настроенный второй секретарь германского посольства в Москве Г. Биттенфелд вступил в контакт с американским дипломатом Ч. Боленом, взявшись сообщать американцам о тайных советско-германских переговорах. Новый поверенный в делах США в СССР Грамон доносил в госдепартамент 17 мая, основываясь на секретной информации, полученной от Биттенфелда: ожидается прибытие Шуленбурга с важной, но пока неизвестной инструкцией, и он будет принят Молотовым и его заместителем В.П. Потемкиным 20 мая.

В мае 1939 г. И.В. Сталин по поступавшим к нему сообщениям мог составить представление о новых намерениях Гитлера. Одно из них пришло по линии раз-ведуправления Генштаба Красной Армии 8 мая и содержало информацию от резидентуры советской военной разведки в Варшаве: «По сведениям, полученным из немецких дипломатических кругов в Польше, Риббентроп 2 мая сообщил Клейсту: «Германия подготовляет теперь большой военный удар против Польши. Этот удар будет проведен в июле или августе с такой быстротой и беспощадностью, с которой было произведено уничтожение испанского города Герника. Германский генштаб считает, что он сломает стратегическое положение польской армии за 8–14 дней. Вплоть до июля или августа Польша должна быть окружена штурмом пропаганды. Этой пропагандой попытаются провести восстание в Польской Украине одновременно с неожиданной польской акцией. С этой целью Волошин ^[1] и Реваи ^[2] сговорятся, чтобы в рамках Венгерского государства учредить для Карпатской Украины автономию широкого размера, из Словакии и Карпатской Украины пошлют на Польскую Украину оружие, снаряжение, а также хорошо организованные формирования сечевиков. Это украинское предприятие не состоится только тогда, когда будет преодолена опасность вызова интервенции СССР, так как нейтралитет СССР является предпосылкой для успеха акции против Польши. Однако все признаки говорят, что СССР останется нейтральным… Германия будет завершать военные мероприятия против Польши и одновременно улучшать свою неблагоприятную международную ситуацию. Большие надежды в Берлине связываются с отставкой Литвинова, и в связи с этим изменением советской внешней политики в желательном для Берлина направлении».

Прочитав сообщение разведуправления, Сталин написал на нем: «Противоречивая и маловероятная шифровка», хотя и подчеркнул фразу: «только тогда, когда будет преодолена опасность вызова интервенции СССР, так как нейтралитет СССР является предпосылкой для успеха акции против Польши». Наверное, и надолго запомнил ее.

Вскоре начальник разведуправления И.И. Проскуров сообщал: «В ЦК ВКП(б) тов. Сталину. Сов. секретно. Особо интересно. Представляю перевод материала, характеризующего дальнейшие планы германской агрессии в оценке зав. Восточным отделом канцелярии Риббентропа — Клейста.

Основные положения данного материала были доложены в кратком виде в Спецсообщении 5-го Управления РККА за №472348 от 9.05.39 г.

2.05.39 г. д-р Клейст, ближайший сотрудник германского имперского министра иностранных дел и член бюро Риббентропа, остановился в Варшаве. В одной из своих бесед Клейст нарисовал следующую картину политической обстановки: «По собственному высказыванию Гитлера, сделанному им в разговоре с Риббентропом, Германия переживает в настоящий момент этап своего абсолютного военного закрепления на Востоке, которое, невзирая на идеологические соображения, должно быть достигнуто какими угодно средствами. За беспощадным очищением Востока последует «западный этап», который должен будет окончиться поражением Франции и Англии, будь то военным или политическим путем. Лишь после этого можно будет рассчитывать на осуществимость разгрома Советского Союза…»