Федор Сологуб - Мария Савельева Страница 8

Латышев тоже не оставлял забот о своем ученике, как и обо всех остальных народных учителях. В 1880 году он начал издавать журнал «Русский начальный учитель» и продолжал выпускать его ежемесячно в буквальном смысле до конца жизни: этот замечательный преподаватель и редактор умер в январе 1912 года за правкой рукописи сельского педагога. У издания были одновременно и методические, и социальные задачи. Педагогика в это время только зарождалась как наука. Сент-Илер писал в первом номере нового журнала в статье «Почему изучение педагогики необходимо для начальных учителей», что педагогика — не наука в точном смысле слова, так как она не упорядочена, а представляет собой практическое знание, родившееся из насущной потребности, подобно медицине или сельскому хозяйству. На страницах журнала он предлагал использовать в обучении привычку, несознательные движения, поскольку научиться чему-то — значит делать это автоматически, не задумываясь: не думаем же мы над способом держать ручку в руке или правильно писать простые слова. Метод Сент-Илера некоторым педагогам казался чем-то недостойным: в приличном обществе не принято было обсуждать любые проявления неосознанного. Не только в педагогике, но и в литературе демонстрация подсознательных импульсов часто вызывала отторжение публики, как это показала чуть позже литературная судьба Сологуба.

При неразработанности методик система образования в 1880-е годы была гораздо более сложной, чем теперешняя, поскольку для различных социальных слоев были учреждены различные виды учебных заведений. Латышев выступал как последовательный сторонник всеобщего начального образования. Эту тему подхватил за ним публицист-педагог Тетерников, но ее обсуждение охватило, как мы знаем, еще не одно десятилетие. Федор Кузьмич делился на страницах «Русского начального учителя» своими реформаторскими планами и общими соображениями о школе.

Одна из тем, обсуждаемых в журнале, напрямую касалась жизненных обстоятельств Тетерникова. Выпускники городских училищ, такие же, как он сам, были ограничены в своих правах на дальнейшее образование. Они могли поступать в низшие профессиональные училища либо на педагогические курсы, а потом при желании — в учительские институты. Таким образом, педагогическая карьера амбициозного Федора Тетерникова была уже отчасти предопределена его происхождением. В обществе в это время выражались сожаления о том, что городские училища не готовят к поступлению в гимназию. Однако и Латышев, и Тетерников были несогласны с такой постановкой вопроса. Всеобщее начальное образование представлялось им более необходимым, чем подготовка к последующему глубокому обучению, которого большинство воспитанников городских училищ всё равно были лишены. По этой причине Тетерников настаивал на преимуществах «классного» образования (системы, при которой один учитель преподает все учебные дисциплины в одном классе) вместо более глубокого «предметного» (когда каждый учитель отвечает только за свою дисциплину), по сути приближаясь в своих планах к современной нам российской системе начального образования. Латышев в печати возражал своему ученику по этому вопросу. Он утверждал, что на подготовку занятий по разным предметам учителю придется затрачивать гораздо больше времени, чем на ведение одного предмета.

Несмотря на подобные разногласия, на многие годы Василий Алексеевич Латышев стал для Тетерникова авторитетом в педагогике, жизненных, литературных делах, даже в моральных вопросах. «Сделал я мало, но работал много; — и Ваш голос издалека был всегда одним из важнейших побуждений моей деятельности за эти 5 лет», — признавался Федор Тетерников своему наставнику в сентябре 1887 года. Даже споря с Латышевым, он делал многочисленные оговорки о том, что его мнение — не окончательное. В это время Тетерников делится с Латышевым планами написать учебник по геометрии. Одна только должность учителя явно не удовлетворяла самолюбия молодого человека. Но и выказать это самолюбие в полной мере он еще не решался. Латышев выслал своему ученику задачник и учебник по геометрии на французском языке. Позже, перечеркивая по много раз черновик, мучительно подбирая слова, Федор Кузьмич попросит наставника еще об одном одолжении — выслать ему, если это возможно, книги для ознакомления с начальными разделами университетского курса «чистой математики», поскольку библиотека училища весьма бедна. В годы провинциальной службы у Тетерникова появляется время на самообразование, он занимается французским языком и уже легко читает присланный учебник, всего раз на протяжении нескольких страниц обращаясь к словарю. Не будь этой рутинной работы учителя Тетерникова, может быть, и не появился бы позже в русской литературе прекрасный переводчик французской поэзии Федор Сологуб.

На длинные откровенные письма ученика Латышев отвечал коротко и по существу, но уверял и доказывал делом, что не тяготится перепиской. Преемственность продолжалась — в 1887 году в Учительский институт Сент-Илера поступил некто Овчинников, ученик Тетерникова, особенно отличившийся на вступительном экзамене по математике, предмету Тетерникова и Латышева.

По приезде в Великие Луки Тетерников хотел доказать Латышеву, что он вовсе не провоцировал конфликт с администрацией училища, из-за которого вынужден был покинуть Крестцы. Молодой учитель старался заботиться о благосклонности своего нового начальства — но, как ему казалось, этим только навлекал на себя неприязнь сослуживцев. Великолукское училище ходатайствовало о замене классного преподавания предметным. В связи с этим Тетерников сначала написал Латышеву, что хотя он и не был сторонником этого метода, «но на этот раз… согласился». Вскоре, обдумав свое письмо, молодой человек вычеркнул эту фразу из черновика, очевидно, чтобы не акцентировать внимание на зарождавшемся конфликте.

Как ни печально, но и на новом месте, в Великих Луках, жизнь сталкивала Тетерникова с дикими, как ему представлялось, нравами, напоминающими нам о романе «Тяжелые сны». В выдуманном писателем провинциальном городе обыватели радовались тупым и пошлым анекдотам. В реальности автору романа приходилось выслушивать еще более неправдоподобные рассказы о побоях и жестокостях. Так, в Великих Луках рассказывали об одном купце, который, наказывая своего сына, якобы оторвал ему ухо, а затем отправился искать доктора, чтобы «приставить» это ухо на место.

Большинство учителей, как казалось Тетерникову, отличались «несказанной» злобой по отношению к детям, но стоило отцу какого-нибудь лентяя приложить усилия и умаслить учителя подарками — нерадивому ученику доставались и покровительство, и ласка. Казенные деньги, по представлениям молодого педагога, растрачивались в городском училище самым бесстыдным образом. Администрация ломала и тут же перестраивала печи, пристраивала к дряхлому зданию училища красивые кирпичные ворота. Их постройка, согласно смете, обошлась училищу в 300 рублей, хотя, по слухам, ворота не могли стоить больше 150, а то и 75 рублей. Всё это сильно удручало правдоискателя Тетерникова.

Сбежав из мира «Тяжелых снов», он попадал из огня в полымя — прямиком в лапы «Мелкого беса». Известен основной прототип учителя-садиста Передонова, и жил он именно в Великих Луках ^[8]. Это был учитель русского языка и словесности Иван Иванович Страхов, дворянин, выпускник историко-филологического факультета Санкт-Петербургского университета. Как и многие его сослуживцы по городскому училищу, он был груб с учениками, говорил им «ты», а не «вы», но постепенно манеры его стали заходить дальше простой заносчивости. Будучи болезненно похотливым, он закрывал глаза на случаи, когда мальчишки писали неприличные слова, рисовали непристойные картинки или держали у себя фотокарточки сомнительного свойства. В 1890 году директор училища обнаружил, что Страхов не только не может чему-либо научить воспитанников, но и сам с трудом читает, не способен решить предложенных детям задач. Очевидно, у него прогрессировало психическое заболевание, однако, как ни странно, Страхов продолжал занимать свою должность еще пять лет, пока не начал прилюдно бредить. В это время он уже был убежден, что служит не в училище, а в Министерстве внутренних дел (в бывшем Третьем отделении). После отставки на следующий же год Страхов пожелал сделаться полковым священником, и пресвитер военного и морского духовенства вынужден был обратиться к директору училища с запросом «о нравственных и служебных качествах названного просителя».