1941-1945. Оболганная война - Армен Гаспарян Страница 8

Случаев массового перехода русских и белорусов на сторону врага зафиксировано не было. Хотя отдельные примеры антисоветских настроений, конечно же, имели место. Если брать Украину, то с продвижением на восток немецкая пропаганда вызывала все меньший отклик у украинского населения. Но, к примеру, крымские татары, сводя какие-то собственные местные счеты, могли обращаться в союзников Германии.

Свою роль в ситуации на захваченных землях сыграла и слабая урбанизация Советского Союза, поскольку сельское население меньше подвержено подобным пропагандистским призывам, чем горожане.

В общем, у немцев не нашлось тех лозунгов, которые бы привлекли на их сторону значительную часть советского населения на оккупированных территориях. Да и в 1941 году перед германским командованием такая задача не стояла.

Вместе с тем историк, директор Центра информационных и социологических программ Фонда исторической перспективы А. А. Музафаров обращает внимание на то, что в Советской армии, как и в целом в обществе, присутствовали как минимум три достаточно выраженные общественные группы.

Первая – это традиционное русское общество, которое получило воспитание, образование и понимание мира в досоветском прошлом. И это были необязательно люди, родившиеся до революции. Так, перепись населения 1937 года показала, что больше половины молодежи при рождении были крещены и считали себя верующими.

Вторая группа – советское общество, люди, которые росли и воспитывались уже в советское время и в советском духе. Это первые комсомольцы, поколение, очень хорошо описанное в советской художественной литературе. С этой прослойкой были связаны отдельные проблемы, заключавшиеся в том, что до середины 1930-х годов молодые люди получали воспитание и образование в духе мировой пролетарской республики, а потом зазвучали призывы о защите социалистического Отечества. Отсюда возникали иллюзии, что немецкие рабочие поднимутся и как один перейдут на сторону Красной армии, чего, конечно же, не произошло.

Третью, довольно многочисленную группу составляли люди, уже переставшие быть русскими, но не превратившиеся в советских.

Эти три социальные группы имели совершенно разное мировоззрение, что оказывало соответствующее воздействие на ход военных действий, поскольку граждане одной страны в ряде случаев не находили общего языка друг с другом. Социум тех лет на страницах военных книг нередко выглядит обществом крайней подозрительности. Враги виделись повсюду. Одновременно нельзя отрицать бытовавшего недоверия ко всему советскому. И это взаимное недоверие тоже было фактором, который очень сильно влиял на моральный дух армии. В состоянии шока, паники многие просто не понимали, за что они должны воевать. Именно этим объясняется определенное количество людей, сдававшихся врагу добровольно.

В мемуарах и многочисленных архивных источниках мы можем найти информацию о совершенно разном поведении советских войск при столкновении с врагом. Например, пограничники, танковые части, авиация зачастую сражались до последнего патрона. В то же время пехотные дивизии проявили себя слабо. А. А. Музафаров объясняет это четкой сегрегацией – своего рода кастовым принципом при отборе в армию. Закон 1939 года о всеобщей воинской повинности отменил ограничения на призыв в армию по классовому признаку. И люди, которых ранее вообще не допустили бы к службе, потом составили кадры народного ополчения. С другой стороны, наиболее идейно подкованную молодежь направляли именно в пограничные войска, войска НКВД, танковые части и вообще в технические рода войск. Связано это было и с физическими качествами, и с образованием, но главное, что обязательно прописывалось в инструкциях, – с политической благонадежностью. В экипаже каждого танка должен был быть минимум один коммунист или комсомолец.

Конечно, сейчас эта тема приобрела большую актуальность, и историки отмечают риск ее излишней мифологизации и политизации. Но мне до сих пор неясно, почему данная проблема не изучалась в контексте трагической даты 22 июня. Ведь, казалось бы, определенная связь между различными событиями лежит на поверхности.

Итак, к концу июня 1941 года была занята большая часть Белоруссии. В этой ситуации ни оккупационным войскам, ни местному населению не было ясно, что именно теперь нужно делать. Постепенно у германского военного руководства зрело понимание того, что в этом году война не закончится. Соответственно, понемногу начала изменяться геббельсовская пропаганда. Несмотря на то что Гитлер воспринимал советских граждан не иначе как варваров с востока, которые не заслуживают никаких поблажек, с населением оккупированных районов нужно было что-то делать, в том числе использовать его в экономическом плане. По этому вопросу в германском руководстве единого мнения не было. И такое положение дел сохранялось вплоть до весны 1942 года, когда фронт уже более или менее стабилизировался и стало понятно, какие земли находятся под контролем Германии. Третий рейх начал осуществлять в большей степени однозначную политику.

Но вернемся к Советской армии, которая в своей массе оказалась в немецком плену. И опять мы сталкиваемся с искажениями: в последнее время нередко фигурирует удивительная цифра – 5 миллионов пленных в июне 1941 года. В частности, об этом я прочитал недавно в одной латвийской газете. Конечно, такое количество вряд ли соответствует действительности.

Так, по словам М. И. Мельтюхова (с опорой на немецкую статистику), к концу 1941 года германские структуры, занимавшиеся учетом военнопленных, насчитали 3,9 миллиона человек. Что касается самого начала войны, то, видимо, можно говорить о цифре 150–200 тысяч пленных к концу июня 1941-го. Но никак не о миллионах.

И в этой связи вновь возникает ставший уже традиционным вопрос: сколько же еще будет существовать этот своеобразный исторический ревизионизм, который мы наблюдаем в последние годы?

Историк В. А. Невежин отвечает на него так: «Политическая актуальность такого события, как Великая Отечественная война, будет, наверное, присутствовать для нас всегда. После распада СССР прошло почти 20 лет, но мы по-прежнему окружены государствами, воссоздающими и обосновывающими свою государственность… которая отрицает все советское».

Попытки переписать историю в ближайшее время вряд ли прекратятся. Военный период до сих пор содержит немало белых пятен. Работа же с историческими архивами как Прибалтийских государств, так и Украины, к сожалению, сегодня зачастую становится невозможной.

Именно поэтому Россия в лице и государственных органов, и научной общественности просто обязана выработать свою линию поведения, чтобы реагировать на эти вызовы и давать адекватные ответы.