Черчилль - Пол Джонсон Страница 8

От природы активный и склонный к партизанским вылазкам, Черчилль находился в центре событий. Отныне профсоюзы его ненавидели. Суфражистки, избравшие его главным врагом, пытались сорвать его публичные выступления и однажды в общем порыве набросились на него. Он стал жертвой одного из немногих актов физического насилия, случавшихся за время работы Палаты общин. 13 ноября 1912 года во время дебатов по Ольстеру, сидевшие в первых рядах радикалы-консерваторы громко обозвали «крысами» Черчилля и полковника Сили. Черчилль взмахнул носовым платком, этот ироничный жест послужил провокацией, в ответ Рональд Маклейн, депутат от Ольстера, выхватил у спикера увесистый том «Регламента» и запустил его по параболе в голову Черчиллю. Черчилль ответил цитатой из Хазлитта: «Меня не задевает физическое насилие. Враждебные идеи – вот что ранит меня». Позднее он, несмотря на угрозы, настаивал на выступлении в Белфасте, что должно свидетельствовать о его бесстрашии. В самом деле, он был одним из самых азартных политиков и презирал случайные опасности.

Нельзя сказать, что Черчиллю нравились конфликты, как раз наоборот. Он предпочитал компромиссы. Он обсуждал с Ллойдом Джорджем возможность создания новой партии, которая смогла бы объединить талантливых политиков. Ему нравилась эта идея, тем более что его связывала дружба с Ф.Э.Смитом, депутатом от тори. Сын вице-мэра Биркехэда и титулованный выпускник Оксфорда, «Ф.Э.», как его все называли, в феврале 1906-го произнес лучшую из когда-либо звучавших в парламенте дебютных речей, после чего сразу стал одним из лидеров партии консерваторов. Они с Черчиллем очень быстро стали друзьями. Смит был преуспевающим адвокатом, он помог Черчиллю с делом о клевете. Он был острым, колким, светским, он был пылким и непочтительным, он был единственным человеком, которого Черчилль полагал умнее себя. Они допоздна засиживались за рюмкой, спорили и шутили, Клемми считала, что этот человек как никто другой плохо влияет на ее мужа, он даже хуже, чем Ллойд Джордж, тот, по крайней мере, ложился спать в девять вечера. Смит был единственным из друзей, в присутствии которого Черчилль следил за словами, он боялся, что колкий Смит в какой-то момент использует их против него и это положит конец их дружбе. К ужасу Клемми, Смит был приглашен и согласился стать крестным отцом Рэндольфа. Черчилль полагал, что он должен стать центральной фигурой в партии «самых лучших». Их дружба не прерывалась в момент бюджетного кризиса, кризиса в Палате лордов и кризиса по Ольстеру. Но единственной вещью, относительно которой они достигли согласия, был «женский вопрос»: Смит, чье «остроумие не пощадило ни одного мужчину и не затронуло ни одной женщины», не позволил бы своим дочерям поступить в пансион или университет, он полагал, что участие в публичной жизни разрушает женское начало. Смит и Черчилль славились приступами громкого и продолжительного хохота. Не имея возможности навязать свои порядки старомодному «Книжному клубу», основанным еще доктором Джонсоном, они создали альтернативный «Другой клуб», членами которого стали их приятели, и в конечном итоге он стал более популярен – там было больше живого остроумия, энергии, если не сказать больше – мудрости. Этот клуб стал своего рода мостом между двумя враждебными лагерями, поскольку консерваторы захлопнули все двери перед носом либералов. Это был один из немногих периодов в истории Англии, когда члены двух партий не встречались ни в бальных залах, ни за обеденным столом. Нью-Йорк и Париж выступали сценой политических раздоров, но в Лондоне общество всегда стояло выше партий, и этот разрыв был в равной степени болезненным и непривычным. «Мы заключили лучшую из сделок. Герцогини нас гонят, баронессы дают в нашу честь обед. Но что остается либералам? Увы, Общество благородных девиц», – говорил Смит.

Однако это вовсе не значит, что из-за своих политических взглядов или по какой-то иной причине Черчилль стал персоной нон грата в гостиных Мэйфэра. Ему всегда были рады. В любом случае у него не было недостатка в развлечениях. Он и Клемми всегда умудрялись оставаться «на коне», – так в терминологии ипподрома он называл «способность быть на высоте социального комфорта». Однажды он выразил это так: «Я всегда жил своим трудом и всегда имел при себе пару бутылок шампанского: одну – для себя и вторую – для друга». В 1911-м Асквит, почувствовав приближение войны, организовал перевод Черчилля в Военно-морское министерство. Как первому лорду Адмиралтейства ему предоставили «лучшие служебные апартаменты в Уайтхолле». Пока он там работал, штат его домашней прислуги увеличился с семи человек до двенадцати, и Клемми могла организовывать грандиозные вечера и приемы. И это было еще не все. В его распоряжении находилась большая ведомственная яхта «Чародейка», водоизмещением 4000 тон, с командой 196 человек. Все это доставляло ему удовольствие: «Это была самая потрясающая игрушка в моей жизни». Парусная регата под ясным небом стала самым популярным развлечением довоенной аристократии. Черчилль регулярно организовывал большие весенне-летние круизы для друзей, светских и политических, – начиная с Асквита и далее по нисходящей. Сохранились восторженные описания этих круизов, но там нет упоминаний о фривольностях. Королевский флот был огромной и сложной боевой машиной. Этот «the Senior Service» был безоговорочно приверженный собственному распорядку и решительно не намеренный его менять. Старшие командиры относились к Черчиллю с опасением. Младшие офицеры, старшины и рядовые матросы видели в нем героя, особенно после того, как он повысил им жалование. Сотни мелких флотилий и военно-морских баз находились вблизи Британских островов и в Средиземном море. Имея в распоряжении «Чародейку», Черчилль побывал на каждой из них, проведя на борту восемнадцать месяцев из трех лет службы в военно-морском министерстве. Он интересовался всем и всеми. Он работал по восемнадцать часов в сутки и поразительно быстро изучил тактику ведения морского боя. Такой ритм жизни нравился ему больше всего. Вопреки протестам разгневанной оппозиции, он создал штаб флота. Черчилль положил начало историческому переходу с угля на нефть, в результате появился принципиально новый класс гигантских военных кораблей, таких как «Королева Елизавета», – они уже работали на жидком топливе. Он стал создателем военно-морской авиации, настаивал на разработке проектов авианосца, научился управлять самолетом и летал с безрассудным удовольствием так часто, как только мог, до тех пор, пока Клемми, встав на колени, не убедила его отказаться от этого занятия. Не ведая препятствий на своем пути, он уверенно привел Британию к активному участию в нефтяных разработках, инвестировав в Персию и создав огромную англо-персидскую нефтяную компанию (сегодня известную как «Бритиш Петролеум»). По прошествии десятилетий оказалось, что эта инвестиция была даже более выгодной, чем покупка Дизраэли Суэцкого канала.

Наблюдая за мировой повесткой с позиции Адмиралтейства и находясь на прямой связи с любой частью света, Черчилль в какой-то момент ощутил, что Британия стоит на пороге войны с Германией. Будучи министром внутренних дел, он посетил маневры германской армии. Кайзер, в котором была доля английской крови, свободно говорил по-английски, они много общались, и Черчилль узнал его так хорошо, насколько это вообще было возможно. Кайзер, писал Черчилль в своем эссе «Великие современники» (1937) ^[23], был человеком странным и противоречивым. До сих пор непонятно, был ли он марионеткой или, напротив, авторитарным тираном. Но одно было очевидно: Германия создала лучшую в мире профессиональную армию. Черчилль всю свою жизнь был франкофилом, но наблюдая учения французской армии, он осознал, что Франция не выдерживает никакого сравнения. Более того, Германия была самой развитой индустриальной державой в Европе, население ее быстро росло, что в свою очередь усиливало опасность мировой экспансии этой военной машины. По возвращении из Германии Черчилль сказал: «Остается благодарить Бога, что Англию и Германию разделяет море».