В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945 - Готтлоб Бидерман Страница 8

Наша атака началась 14 августа в 15.00. После десятиминутного минометного обстрела, который велся по лесу, передовые подразделения начали наступать и были уже в 100 метрах от лесополосы. В это время русский танк, замаскированный на нашем левом фланге, открыл огонь. Его засекло одно из наших самоходных орудий, и после краткой перестрелки русский танк загорелся. Наши станковые пулеметы и минометы открыли огонь по лесополосе, пытаясь накрыть вездесущих вражеских снайперов, и мы вместе с ними стали стрелять из нашего ПТО осколочными снарядами по верхушкам деревьев.

После того как подбили вражеский танк, мы продолжали стремительно атаковать; мы добрались до поросшего лесом участка, и, несмотря на наши опасения, высказываемые накануне вечером, теперь было отрадно располагать поддержкой тяжелых противотанковых штурмовых орудий. Мы смогли вычислить местоположение подбитого танка за счет облака черного дыма, поднимавшегося из горящей башни. До нас дошли слухи, что одна из рот понесла потери от тяжелого бронеавтомобиля, перед тем как определили его местонахождение и уничтожили.

У нас на пути в Канев лежала последняя линия укреплений. Несмотря на то что цель, поставленная перед атакой, была нами достигнута, нам, после того как мы получили подкрепление, вновь приказали двигаться вперед. Наша атака возобновилась в 18.00.

Наше взятое на передок орудие, подпрыгивая на дороге, двигалось позади тягача по направлению к городу вслед за атакующей ротой пехоты, когда нас внезапно обстреляли с флангов. Огонь велся со стороны полевых укреплений противника. Русские, которые залегли в укрытиях и пропустили сквозь себя наши передовые подразделения, теперь обстреляли взвод огнем стрелкового оружия. Пули ударялись о тонкую обшивку тягача и свистели в воздухе над нами. В это мгновение двигатель «шенилетта» заглох; тягач накренился и остановился.

С бьющимися сердцами мы схватили автоматы и карабины и отчаянно бросились на поиски укрытия. При осознании того, что нас застали врасплох на простреливаемой местности, нас охватил ужас. Наш пулеметчик Роберт, с которым мы вместе служили со времен курсов новобранцев, взял свой «МГ-34», вскочил на ноги и рванул вперед, пригнувшись под тяжестью пулемета. Он быстро побежал по направлению к вспышкам выстрелов, обнаруживавших расположение позиций противника, на бегу выпуская очереди из пулемета, прижав его к бедру.

Застигнутые врасплох его нападением, несколько русских вылезли из окопов и пошли, спотыкаясь, в нашу сторону, подняв руки в знак того, что сдаются. Мы еще раз мельком увидели Роберта, прежде чем он исчез за холмом (местность была холмистой), выпуская пулеметные очереди по скоплениям русских, продолжавших оказывать сопротивление. Мы быстро сняли ПТО с передка и подготовили орудие к бою. Однако, уже не зная, где находился Роберт, вынуждены были не открывать огонь.

С автоматами и винтовками наготове мы продвинулись вперед, на небольшую высоту, и на гребне ее нашли Роберта, лежавшего на своем «МГ» с пробитым пулей сердцем. Пуля прошла сквозь сердце и вышла через спину. Из раны текла струйка темно-красной крови. Гартман опустился на колени возле неподвижной фигуры. Он подтвердил, что Роберт мертв, и аккуратно перевернул его на спину.

Дотянувшись до льняной бечевки, на которую подвешивался индивидуальный опознавательный жетон каждого солдата, Гартман по шву разломил металлический жетон пополам, затем расстегнул китель Роберта и взял его солдатскую книжку и часы. Мы смотрели в вопрошающие глаза, устремленные в предзакатное небо. На его потрясенном лице, казалось, был написан вопрос: «Почему, почему я должен умирать сейчас?»

Когда мы несли тело на наши позиции, на нас спустились сумерки. Мои мысли были поглощены впечатлениями последних недель, и я представлял себе могилы, оставшиеся позади возле дорог. Впервые на моей памяти, будучи взрослым, я заплакал, потеряв очень близкого друга. На следующий день командир роты написал письма родным пяти человек, павших во время наших последних боев с Красной армией.

17 августа неглубокие пещеры, вырытые в балке, служили нам укрытием от налетов штурмовиков. Мы достигли высот западного берега Днепра и теперь оказались под беспорядочным огнем орудий, который велся с позиций, замаскированных на восточном берегу реки. К юго-востоку от нас находился город Канев, а железнодорожный мост вел через реку на восток. Захватив эту железнодорожную ветку, мы перерезали русским последний сухопутный путь отступления. Русские в течение предыдущей ночи пытались отвести войска дальше на восток, а в ранний утренний час отдельные группы вражеских солдат старались спастись бегством на лодках. В течение всей ночи, когда отступающие русские попадали под огонь разведывательных отрядов, время от времени слышались выстрелы стрелкового оружия.

В наши руки попало огромное количество боевой техники и транспортных средств, в том числе множество американских грузовиков «форд». Мы обнаружили два брошенных, но совершенно неповрежденных танка «Т-34», спрятанные возле балки, готовые к бою, с полным боекомплектом. Мы забрались в танки, тщетно пытаясь разыскать что-либо полезное для себя.

В течение нескольких дней меня мучил сильнейший понос, и вскоре я оказался непригоден к исполнению своих обязанностей из-за жестокой головной боли, сопровождающейся головокружением и сильными кишечными коликами. Вскоре у меня развилась лихорадка, и с помощью нескольких легкораненых меня доставили в медпункт.

Направляясь туда, мы шли через поле, где накануне шел бой, и небольшие лощины с растущими вокруг ними кустами и березами, на которые мы смотрели горящими глазами, казались нам спокойными, мирными, имевшими мало признаков тех ранящих душу событий, которые происходили здесь. За исключением отдельных воронок от бомб и время от времени встречавшихся осколков снарядов, следов войны, которая прошлась по этой земле, было видно немного.

Мы прошли мимо трех березовых крестов, украшенных пучками зелени и полевыми цветами, расположенных у подножия холма вытянутой формы. Под поверхностью свежевскопанной земли покоился мой добрый друг Роберт, завернутый в плащ-палатку, лежавший под одним грубым березовым крестом вместе со своими павшими товарищами. Его серо-зеленая каска была надета на крест, чтобы показать его место среди мертвых.

Могилы скоро ушли из моего сознания, когда в голове, где-то позади глаз, усилилась болезненная пульсация. В лихорадочном беспамятстве мы ковыляли по нашим передовым позициям, покинутым три дня назад. Сожженный танк служил нам хорошим ориентиром.

Пройдя еще около 100 метров, мы наткнулись на пошатывающуюся фигуру с болтавшимися руками и раскачивающимся туловищем. Этот «призрак», очевидно, пытался идти по прямой. Двое из нас сняли с плеча карабины и подошли достаточно близко, чтобы под слоем грязи и пыли узнать надетую на нем окровавленную форму русской армии. Гимнастерка без ремня свободно болталась на нем. Я подошел к нему и, взяв за плечо, заглянул в худощавое, пергаментного цвета лицо солдата, которому было около двадцати восьми лет. Он, в свою очередь, посмотрел на меня широко открытыми, немигающими глазами. «Глаза безумца», – решил я. По засохшей у него на шее и туловище крови я определил, что он получил тяжелое ранение в голову, так как серое вещество мозга выступало из коротко остриженного черепа. Туча мух роилась вокруг раны, на которой запеклась черно-красная кровь. Было ясно, что пуля или осколок снаряда снес часть его черепа несколько дней назад. Должно быть, незадолго до нашего прихода он лежал без сознания в мелколесье. Двое из нас взяли его за плечи и повели к медпункту, пытаясь поддержать его, в то время как он шатающейся походкой шел вперед, не имея сил удержать равновесие.