Всем штормам назло - Владимир Врубель Страница 8

Невельской пригласил его на борт. Орлов рассказал командиру транспорта о прибытии в Аян генерал-губернатора и о предпринятых розысках. Передал он Невельскому и все сведения, которыми располагал об Амуре. «Байкал» немедленно направился в Аян. Орлов со своими байдарками прибыл с транспортом одновременно и обо всём доложил Завойко. Они оба стояли на пристани, когда Муравьёв, сгорая от нетерпения услышать новости, направился к «Байкалу» на катере. Генерал ещё не успел подойти к транспорту, как Невельской торжественно отрапортовал в рупор, что глубина на баре Амура 19 футов, все препятствия к занятию Амура устранены, а в устье произрастает строевой корабельный дубовый лес, можно строить стопушечные корабли и выводить их в океан.

У разных авторов воспоминаний содержание этого доклада излагается в разных вариациях. В записках Невельского корабельный дубовый лес уже не упоминается. Но что здесь удивительного: все задним числом становятся умнее и по прошествии многих лет пишут не совсем так, как рапортовали первоначально. Муравьёв, выслушав на судне подробный доклад командира «Байкала», приказал ему немедленно изложить письменно всё, что тот доложил.

Завойко кипел от негодования. Он знал от Орлова, что «Байкал» в Амур не входил, южный фарватер и лиман полностью не проверены, да ещё какой-то строевой корабельный дуб появился вместо окрестных болот и мелколесья. Северный фарватер до Невельского обнаружили и промерили Гаврилов и Орлов. Возмущение Завойко было таким, что он пренебрёг субординацией и правилами приличия, отказавшись присутствовать на ужине в честь прибывшего с такими радостными вестями Невельского, несмотря на приглашение Муравьёва. Не помогли даже уговоры посланной за ним молодой красивой француженки, знаменитой виолончелистки Лиз Христиани. Она путешествовала вместе с губернаторской четой.

На следующее утро у Муравьёва с Завойко состоялся нелёгкий разговор. Генерал-губернатор допускал, что начальник фактории прав. Но в кармане у него лежал рапорт Невельского, и вся ответственность за достоверность сведений была на капитан-лейтенанте. Муравьёв услышал именно то, что с нетерпением желал услышать, то, о чём они говорили с Невельским в Петербурге. Теперь генерал торопился отправить в столицу рапорт, чтобы получить разрешение на занятие устья Амура, где, как он уже знал, никаких китайцев не было. Именно это обстоятельство давало возможность получить доступ к реке. А смогут входить в неё океанские суда или нет – вопрос даже не второй, а десятый, но только для генерал-губернатора, а не для Петербурга. Теперь этот козырь он выбивал у своих оппонентов из рук.

Но Муравьёв не собирался брать на себя ответственность за сведения, доставленные Невельским. Он приказал капитан-лейтенанту сдать в Охотске транспорт, а самому с офицерами прибыть в Якутск, а затем в Иркутск, где они будут находиться в ожидании зимнего пути. Генерал-губернатор распорядился, чтобы время ожидания использовалось для подготовки материалов по обследованию Амура. Он хотел, чтобы Невельской лично доложил обо всём высшему руководству. Действия Муравьёва были вполне логичными.

Теперь ему оставалось решить, как поступить с Завойко. Дело в том, что ещё до прибытия «Байкала» в Аян он внимательно выслушал доклад Завойко об исследованиях Орлова в устье Амура, об экспедиции до границ Кореи. Начальнику фактории показалось, что генерал слушает его сочувственно, и он признался, что тайно строит шхуну для поиска незамерзающего порта южнее Амура. К его изумлению, Муравьёв жёстко заявил, что все амурские дела берёт на себя и запрещает любые затрагивающие их действия без своего личного указания. Это был щелчок по носу самостоятельному, энергичному и инициативному начальнику фактории и Аянского порта, которого тот не ожидал.

Завойко был убеждён, что доклад Невельского лживый. Он так и заявил генералу: «Невельской – государственный лгун!» Капитан 2‑го ранга был неробкого десятка, трепета перед начальством не испытывал, и Муравьёв понимал, что тот будет где угодно и перед кем угодно отстаивать свою точку зрения. Конечно, начальник фактории – не бог весть какая фигура, но Николай Николаевич Муравьёв ещё в боях на Кавказе накрепко усвоил: никакого противника нельзя недооценивать. К тому же было бы крайне досадно иметь оппонентом человека, которого хотелось бы видеть другом. Николай Николаевич понимал, что имеет дело не с заурядным карьеристом, а с самолюбивым, но глубоко порядочным человеком, что само по себе уже являлось большой ценностью. Таких людей Муравьёв оберегал и старался продвигать по службе. Поразмыслив, генерал нашёл прекрасный выход из положения.

Он предложил Завойко контр-адмиральскую должность военного губернатора Камчатки. Если же в столице на это не пойдут, он пообещал, что всё равно добьётся его перевода к себе в штаб на генеральскую должность. Таким образом, самолюбие упрямого капитана 2‑го ранга было удовлетворено, а мысли отвлечены от Амура. Забегая вперёд, скажем, что годы губернаторства Завойко были золотым веком для Камчатки и её обитателей.

Что касалось Орлова, то генерал приказал отправить его вновь на Амур в разведку, под прикрытием торговой экспедиции, на этот раз для наблюдения за вскрытием реки ото льда. К тому времени в жизни штурмана произошло важное событие. Он женился. Невесту ему сосватал Березин, с которым они очень подружились. Далеко искать её не пришлось, она приходилась тому племянницей. Звали невесту Харитина, она была дочерью титулярного советника Михаила Фёдорова, служившего в якутском управлении. Сватовство длилось недолго. Венчались Дмитрий Иванович и Харитина в Аяне. Жена знала о трагедии Орлова, но никогда с ним на эту тему не разговаривала. Харитина была настоящей сибирячкой, немногословной и сдержанной в своих чувствах. Она вышла замуж за Орлова, несмотря на значительную разницу в возрасте. Ничего удивительного в этом не было, так заключалось большинство браков в те времена.

Разумеется, время и перенесённые страдания оставили след на внешности Орлова, но на него по-прежнему заглядывались женщины. Не осталась равнодушной и Харитина. Орлов надеялся, что семейная жизнь притупит боль в душе, которую постоянно носил с собой.

Он ошибся.

23 февраля 1849 года, выполняя приказ Муравьёва, ровно через месяц после свадьбы, Дмитрий Иванович выехал в экспедицию на Амур с тремя проводниками, 40 оленями, шестимесячным запасом провизии и товарами, предназначенными для подарков и мены с обитателями Приамурья. От Аяна до реки Уды он добрался довольно быстро, но дальше начались большие трудности: сильные морозы, очень глубокий снег. Бедные животные выбивались из сил, к тому же оленям трудно было добывать из-под глубокого и плотного снега корм. Продвигались медленно. Ночевали в снегу. Из-за частых метелей проводники сбивались с дороги. Орлов вёл свою экспедицию по компасу. Все проводники переболели, не избежал жестокой простуды и Дмитрий Иванович. Десять дней у него держался сильнейший жар, пока наконец он не смог продолжить путь. Они находились в дороге два месяца, но ещё не встретили ни одного селения. Весна в тот год была на удивление ранняя, и это ещё больше затруднило продвижение путников. Реки разлились, нужно было переправляться не только самим, но и перевозить груз, переводить оленей, чтобы они не разбежались. Как ни торопился Орлов, он не успел увидеть момент вскрытия Амура ото льдов. К первому селению гиляков на реке Коль путешественники подъехали 31 мая.