Генерал Ермолов - Татьяна Беспалова Страница 8

— Эк ты стрекочешь, Умалат, как скворец щебечешь. И кроток ты и спокоен. А кто, скажи мне, Умалат, из вас ответит за разграбление обоза возле Андреевской деревни? Кто под Шелковской станицей в мае месяце резню устроил? Кто пытался на команду моих лесорубов на прошедшей неделе напасть? Вот, Василий Алексеевич, — Ермолов указал на Сысоева, — лично две ночи кряду гонял по лесам банду гулящего сброда. Препохабная история случилась. Десяток моих казаков сгинул в ваших райских кущах. И, наконец, кто положил наш авангард в Кули-Юрте? Чьих рук дело?

Голос Ермолова гремел набатом над головами парламентёров. Командующий вскочил, зашагал взад и вперёд по вытоптанной траве площадки перед входом в землянку. Казалось, генеральские ботфорты расколют мятежную землю, разобьют на осколки, чтобы Ярмул потом смог сложить из них крепость.

— То молодёжь шалит, Ярмул, — Умалат почти шептал, разглядывая ленивые облака, прилипшие к верхушкам высоких холмов. — Дети. Кровь молодая кипит, дел великих требует..

— Так я вам крови поубавлю! Дела, говоришь, молодёжь ваша хочет? Отдадите их мне — я их к делу приставлю! Так утомятся они от меня, что разбой творить сил не станет. И вот моё первое условие: отдадите мне ... Каждый! По одному своему чаду в аманаты. Получили мы донесения о возобновлении невольничьих торгов в Анапе. Известно нам и то, что на торгах тех видели русских пленных. Были там женщины и дети, уведённые вами из станиц по ту сторону реки. И вот вам моё второе условие: кто из вас банду с пленниками через свои землю пропустит — жгу аул. А самих, собачьих выкормышей, — лес валить или рвы рыть пожизненно, но это, если помилую. А так — в петлю! И аманата — в петлю. Торгаши и прочие мирные путешественники перемещаются по вашим землям не иначе, как под защитой войска. И всё равно ваша бойкая молодёжь ухитряется грабить. Вчера какая-то сволочь свела из команды лесорубов двух рабочих коняг. А потому вот вам моё третье условие: будете платить оброк скотом, зерном, шкурами, дичью. Ведомости у Самойлова.

— Не оскорбляй нас, Ярмул, — заговорил Безымянный имам. — Вы пришли в нашу землю с пушками. Рубите лес. Строите крепость. Жить хотите бок о бок с нами. Будем добрыми соседями, а не врагами. Возьмите наших сыновей в учение, возьмите наших дочерей в жёны, возьмите наше добро в дар. Слово даём — не воевать с вами.

Имам говорил. Слава чужой речи вылетали из недр его бороды, как пули из пистолетного дула. Временами смысл произносимых фраз ускользал от Фёдора, настолько облик говорившего не соответствовал сути его речей. Но казак понимал главное — Безымянный имам хочет мира. Умалат переводил:

— Мы дадим вам наших сыновей и дочерей. Мы отдадим нажитое в труде и боях добро, если вы оставите нас в покое. Но лучше — уходите.

— Мы стоим на исконно русской земле. Стоим и будем стоять! Я требую от вас замирения и повиновения, без условий, — гремел Ермолов. — Иначе — победоносная русская армия обрушит на вас всю свою мощь. Европу покорили — покорим и вас, не сомневайтесь! Мы не отступим и не уйдём. Вы подпишите условия замирения или живыми вам не быть.

Умалат перевёл:

— Ярмул грозит нам смертью, требует дани и аманатов. Не быть нам живыми, если не станем рабами-данниками.

Фёдор крепче сжал в ладони рукоять Митрофании. Эх, ударить бы сейчас наотмашь! Да так, чтобы рыжая голова подлеца покатилась прямо под ноги Ярмулу, подпрыгивая и оставляя кровавый след. Чтобы хлынула водопадом ядовитая кровушка, смывая дорожную пыль с потрёпанной черкески. Ненависть сдавила горло казака, мешая произнести даже самый тихий звук.

— Мы согласны. Мы хотим жить, — тихо произнёс Безымянный имам.

Он медленно снял папаху с белой перевязью, обнажив бритую голову. Сплошь покрытая шрамами от ожогов и сабельных ударов, она напоминала осколок древней скалы, изборождённый небесными стихиями — солнцем, водой и ветром. Чёрные провалы его глаз уставились в лицо русского генерала из-под нависших бровей. Он смотрел только на Ермолова, словно ни единой души больше не было на лужайке перед входом в землянку.

— Подай бумаги, граф, — обратился командующий к Самойлову, — пусть распишутся. Да поторопись, иначе их вождь в моём мундире взглядом дыру прожжёт.

* * *

Он остановил Самойлова у входа в землянку.

— Ваше сиятельство, разрешите обратиться!

— Чего тебе, казак?

— Передайте Алексею Петровичу, что толмач, Умалат, неверно переводил. Перевирал, скотина.

* * *

Проводы войска затянулись на неделю.

Отправку частей задерживали тревожные донесения, стекавшиеся в штаб русской армии со всех сторон. Ермолов и Вельяминов днями просиживали над донесениями разведчиков, картами, списками. Судили и рядили и так и эдак, засиживались допоздна, пытаясь найти единственно верное решение. Фёдор Туроверов многие часы проводил с ними. Его считали знатоком здешних мест и обычаев их обитателей. Карты были плохи, сведения часто противоречивы и не верны. Генералам требовались советы человека, исходившего и изъездившего эти дикие места вдоль и поперёк. Фёдор с изумлением и гордостью видел безграничное доверие начальствующих к нему, простому солдату, с трудом разбирающему грамоту. Стесняясь показывать генералам заскорузлые пальцы, Фёдор водил по самописным картам остриём Митрофании, припоминая заветные приметы. Склоны, поросшие густым лесом, быстрые речки, тенистые ущелья, тропки и дорожки здешних мест, где он бродил с малолетства с товарищами и старшими братьями.

— Ты, парень, не порежь мне клинком карты! Писарчуки Алексея Александровича не одну неделю корпели над этими художествами. Не надавливай так шашкой-то, — веселился Ермолов.

В конце концов порешили следующее: с Вельяминовым уходят два полка — гренадеры второго Грузинского полка, конные егеря Куринского полка, артиллерийский дивизион, три сотни казаков. Маршрут проложили по дороге через Дарьяльское ущелье, а дальше как Бог даст.

На прощание боевые товарищи устроили подобие званого ужина. Максимович приготовил в походном казане баранье мясо под кислым алычовым соусом. На стол выставили кувшин кахетинского вина.

— Эх, водки бы, Максимович, — вздыхал Ермолов.

— Нету нашей водки. Вышла вся. А местную не решаюсь подавать. Дрянь потому что.

После ужина читали приватную переписку, курили. Слушали рассказы Фёдора о странных нравах местных жителей.

— Да-а-а-а, парень — вздыхал Ермолов. — Терзаюсь я очень, наблюдая бытие местного люда. Нелепость, злодейство, распутство. Необходимы срочные перемены в управлении здешними местами. Но сначала загоним врага в горы, а тут, возле нас, пусть остаются те, кто способен к мирному труду.

— Получил ли ты, Алёша, высочайшее одобрение этих планов? — Вельяминов был как обычно не весел и не задумчив, а словно ленив. Смотрел отрешённо, говорил холодно, медленно и тихо.

— Подобные дела надо совершать решительно, не дожидаясь повелений, — отвечал товарищу Ермолов. — Я сделаю опыт, который и правительству понравится. Победителей не судят, Алёша.