Сталинград - Энтони Бивор Страница 8

Многие офицеры относились к предстоящему вторжению со смешанными чувствами. «После относительно легких побед в Польше, Франции и на Балканах наш оптимизм не знал границ», – вспоминал командир танковой роты, которая спустя 14 месяцев первой вышла к Волге под Сталинградом. Но, поскольку этот офицер был одним из тех, кто недавно перечитал Коленкура, его не покидало «дурное предчувствие относительно бескрайних просторов России». [30]К тому же ему казалось, что начинать «такую амбициозную кампанию» нужно было раньше, еще весной. Действительно, планировалось, что операция «Барбаросса» начнется 15 мая. Задержка больше чем на пять недель, которую нередко списывают исключительно на кампанию Гитлера на Балканах, на самом деле оказалась обусловлена многими другими факторами, в том числе необычайно сильными весенними дождями, неспособностью люфтваффе заблаговременно подготовить полевые аэродромы, а также распределением по дивизиям моторизованного транспорта.

В тот вечер командирам частей сообщили о некоторых «особых приказах», касающихся предстоящих боевых действий. В их числе были директива о коллективной ответственности жителей деревень, вблизи которых будут действовать партизаны, и так называемый приказ о комиссарах. Политруков Красной армии, евреев и партизан следовало передавать войскам СС или тайной полевой полиции. Большинство штабных офицеров и, разумеется, всех офицеров разведки известили о приказе фельдмаршала фон Браухича от 28 апреля, в котором были изложены основные правила взаимоотношений армейских командиров и зондеркоманд СС и тайной полиции, действующих в тыловых районах. Их «специальная задача» заключалась в «последнем противостоянии двух противоположных политических систем». [31]И наконец, «приказ о юрисдикции» лишал советских мирных граждан права жаловаться, что по сути дела априори оправдывало любые преступления, совершенные в отношении их немецкими солдатами, – грабежи, убийства и изнасилования. Приказ, подписанный 13 мая фельдмаршалом Кейтелем, оправдывал все это на том основании, что «в поражении 1918 года, последовавшим за ним периодом страданий немецкого народа и борьбе против национал-социализма, сопровождавшейся большим количеством кровавых жертв, принесенных во имя движения, можно проследить большевистское влияние. Ни один немец не должен забыть это». [32]

Лейтенанту Александру Штальбергу о «приказе о юрисдикции» в личной беседе сообщил его двоюродный брат Хеннинг фон Тресков, впоследствии один из ключевых участников покушения на Гитлера в июле 1944 года. Штальберг воскликнул: «Но это же будет самое настоящее убийство!» [33]

«Да, смысл приказа именно такой», – согласился фон Тресков. Штальберг спросил, от кого исходит этот приказ. «От человека, которому ты принес присягу, – ответил ему брат. – Впрочем, как и я», [34]– добавил он, пристально посмотрев Александру в глаза.

Некоторые командиры отказались признать этот приказ и довести его до сведения своих подчиненных. В основном это были те офицеры, кто уважал традиции армейской этики и недолюбливал нацистов. Многие, но не все, происходили из семей потомственных военных, – теперь численность данной прослойки офицерского корпуса стремительно сокращалась. В первую очередь это относится к германскому генералитету. Впрочем, у генералов нет никаких оправданий. Больше 200 высших военачальников слушали обращение Гитлера, в котором тот не оставил сомнений относительно предстоящей войны. Она должна была стать «битвой двух противоположных мировых взглядов», «войной на полное уничтожение», сражением с «большевистскими комиссарами и коммунистической интеллигенцией». [35]

Идея Rasenkampf, или «расовой войны», сделала характер кампании в России беспрецедентным. В настоящее время многие историки утверждают, что нацистская пропаганда настолько эффективно лишила противника в глазах вермахта всех человеческих качеств, что с самого начала вторжения германская армия оказалась под моральной анестезией. Вероятно, лучшим свидетельством успешного вдалбливания нацистской доктрины в головы солдат явилось то, что они практически не возражали против массовых расправ над евреями – кроме всего прочего, такие расправы сознательно отождествлялись с мерами безопасности против партизан в тыловых районах. Многие немецкие офицеры были недовольны тем, что их армия отказалась от соблюдения законов международного права на Восточном фронте, однако лишь единицы высказали вслух свое отвращение по поводу действий зондеркоманд, даже когда стало очевидно, что они являются частью программы расового уничтожения.

В свете свидетельств, извлеченных из собственных же архивов, трудно поверить в то неведение, о котором после войны говорили офицеры вермахта, особенно штабные. Например, командование 6-й армии взаимодействовало с зондеркомандой 4а СС, следовавшей за ней от западной границы Украины до Сталинграда. Штабным офицерам не просто было прекрасно известно, чем именно занимается зондеркоманда, – они даже выделяли ей в помощь войска, которые участвовали в облавах на евреев, а потом сгоняли их ко рву в Бабьем Яре.

Оглядываясь назад, особенно трудно оценить степень неведения на уровне командиров частей относительно истинной программы, в которой самым жестоким оружием предстояло стать голоду. Немногим офицерам была известна директива от 23 мая, призывавшая немецкие войска на востоке безвозмездно забирать все, что им нужно, а также отправлять в Германию не меньше 7 миллионов тонн зерна в год, однако догадаться о ней в общих чертах было нетрудно, исходя из распоряжения доставать все необходимое на месте. Нацистские лидеры не питали никаких иллюзий относительно того, какими последствиями обернутся для гражданского населения экспроприации на Украине. «Десятки миллионов человек будут голодать», [36]– предсказывал Мартин Борман. Геринг предрекал, что крестьянам придется есть седла своих лошадей.

После того как в марте 1941 года началась подготовка основных деталей плана операции «Барбаросса», основная ответственность за то, что армия молча согласилась с массовыми репрессиями против гражданского населения, легла на генерала Франца Гальдера, начальника верховного командования сухопутными войсками вермахта. Подполковник Гельмут Гроскурт ознакомил с копиями секретных предписаний двух противников режима – бывшего дипломата Ульриха фон Хасселя и генерала Людвига Бека – еще в первую неделю апреля 1941 года. Кстати, сам Гроскурт погибнет вскоре после капитуляции под Сталинградом… «Волосы встают дыбом, – записал Хассель в своем дневнике, – когда читаешь о мерах, которые планируется предпринять в России, о систематическом нарушении законов военного времени, касающихся населения оккупированных территорий. Похоже, там будет властвовать бесконтрольный деспотизм – карикатура на любые законы. Такие действия превращают немецкого солдата в чудовище, до того существовавшее только во вражеской пропаганде». «Армии, – отметил далее Хассель, – придется взять на себя бремя ответственности за убийства и погромы, которое до сих пор оставалось уделом СС». [37]