Петербургский ковчег - Сергей Михайлович Зайцев Страница 8

Оглянувшись на Аполлона, девушка смешно округлила глаза... Может, госпоже, наоборот, повезло: до замужества она была небогата, а теперь целым домом владеет. И замуж снова выйдет — наверняка. Красавица — даже если сидит в полутемной комнате — все равно на виду...

Они прошли уже угол улицы, прошли другой, но, сколько помнил Аполлон, до конца пути еще было далековато. Вокруг стояли огромные каменные дома с внушительными порталами, с мощными фундаментами. Булыжная мостовая сменилась брусчаткой — удивительно ровной. Экипажи, которые проезжали мимо, катились тихо, не громыхая. Только звонко цокали подковы...

А девушка все нахваливала госпожу. Теперь говорила о ее щедрости. Хозяин соседнего дома — господин Яковлев, владелец нескольких пивоваренных и солодовенных заводов — платит лакею своему Гришухе тридцать пять рублей в месяц. А госпожа платит служанкам до сорока. И это при том, что во всем Петербурге женщинам принято платить в два раза меньше, чем мужчинам... Господин Яковлев как-то высказал госпоже неудовольствие: что она балует слуг и это не доведет до добра, поскольку слуги — бьешь ли их кнутом, угощаешь ли пряником — способны только ненавидеть и лишь прячут до поры до времени свою ненависть; дадите слабину — укусят. Но госпожа сказала ему, что дело здесь вовсе не в слугах, что она просто хочет уважать себя. Каково!... Не сразу и поймешь, что она сказала...

— Это верно, — с улыбкой согласился Аполлон, отмечая про себя, что ответ госпожи не лишен остроумия.

Да, девушка была бойкая на язычок и, кажется, умела тонко мыслить, хотя, если верить ей, только недавно обучилась читать...

— Вон он! Видите! Наш дом...

Аполлон посмотрел в указанном направлении и увидел дом в череде других домов — светло-серый, каменный, трех этажей, с двускатной покатой крышей, украшенный колоннами и лепниной. Конечно, это был тот самый дом, у которого Аполлон оставил их в прошлый раз, на масленицу.

Перед домом проходила неширокая улица. От улицы подход к дому был закрыт чугунной старой оградой — изящное плетение, растительный сюжет; чугунные завитки оставляли полное впечатление какого-нибудь вьющегося растения типа хмеля или повилики... За оградой — маленький садик (несколько ветел, кусты жимолости и жасмина), по виду заброшенный, неухоженный, но именно заброшенностью очень привлекательный, — даже в эту пору, когда стоял без листвы; само запустение в садике выглядело живописно. И при более пристальном взгляде на садик Аполлон подумал: запустение это не искусственного ли происхождения?..

— А мостовая! Вы обратили внимание на мостовую? — все щебетала девушка.

Тот самый Гришуха, лакей господина Яковлева, рассказывал ей, что улицу здесь мостил некий известный немецкий мастер. О нем в городе уже лет двадцать ходят замечательные слухи. Сего мастера некоторые почитали за сумасшедшего, а некоторые за колдуна. Мастер любил камни той любовью, какой обычно любят живые существа. И камни будто отвечали ему взаимностью, а он разговаривал с ними, как с живыми; прежде чем в мостовую уложить, оглаживал, осматривал со всех сторон. Мостил — не придерешься. А закончив работу, мастер пускал по новой мостовой слепого; шел рядом со слепым и прислушивался, не шаркают ли о неровности подошвы слепого; если где-то подошвы шаркали, мастер морщился и перестилал этот участок...

Ворота дома — чугунные, с бронзовыми позеленевшими навершиями — были закрыты. Служанка провела Аполлона в калитку, скрипнувшую под ее рукой.

Приостановившись, мельком глянув на окна, девушка как бы невзначай обронила фразу:

— Вы только не верьте всему, что говорят о хозяйке. Люди злы, вы знаете...

Аполлона, понятно, несколько удивила и уколола эта фраза. Ему ведь говорили уже, что Милодора пользуется в свете дурной славой. Но то, что есть человек, несогласный с дурной славой Милодоры, — пусть всего лишь щебечущая птичкой служанка, — порадовало Аполлона.