Опричники Сталина - Алексей Тепляков Страница 79

Биографий известного чекиста-боевика Григория Сергеевича Сыроежкина известно несколько, но все они официальные и представляют совершенно отлакированный образ преданного и талантливого оперработника, совершившего немало выдающихся подвигов во славу советской разведки ^[304]. Однако действительная чекистская жизнь Сыроежкина носит отчётливо криминальный характер и совершенно не укладывается в классическую для ведомственных житий схему.

Его путь в органы госбезопасности типичен для не нашедших себя в мирной жизни маргиналов. Бросив гимназию после первых четырёх лет обучения, Сыроежкин выступал в цирке, юношей убежал на Кавказский фронт, а потом добровольно записался в Красную Армию. Григорий Сыроежкин пришёл в ЧК с тяжёлым грузом только что оставленной работы комендантом в трибунале, что свидетельствовало о его привычке расстреливать с девятнадцатилетнего возраста.

Взглянем, как деликатно обходит эту коллизию ветеран ФСБ И. М. Дамаскин — автор новейшего материала о Сыроежкине, помещённого во втором томе известных «Очерков истории российской внешней разведки». Говоря о работе Сыроежкина в трибунале, он утверждает, что Григорий трудился там писарем и «получил основы юридических знаний» ^[305]. Однако писарем тот работал только в начале своей службы, быстро получив назначение на должность исполнителя смертных приговоров.

Проверенный в расстрелах парень стал находкой для ВЧК, весьма мало нуждавшейся в носителях юридических знаний. Зарекомендовав себя на комендантской службе, Григорий был переведён на оперативную работу, которая и стала настоящим призванием молодого чекиста. Человек находчивый, очень сильный физически, смелый и хладнокровный, Сыроежкин проявлял хорошие способности к агентурной деятельности, но мог в качестве охранника при случае и одним ударом по голове убить попытавшегося бежать арестанта ^[306].

Вот основные вехи его чекистской биографии. Начинал с коменданта-исполнителя приговоров в губревтрибунале и Новочеркасской ЧК. Во время подавления мятежа А. С. Антонова в Тамбовской губернии и разгрома отряда Попова в Балашовском уезде Саратовской губернии Сыроежкин командовал чекистским карательным отрядом. Какими способами чекисты подавляли крестьянские мятежи, к настоящему времени известно хорошо.

Отлично зарекомендовавший себя молодой каратель попал в центральный аппарат, получив должность в Особом отделе ВЧК, который возглавляли В. Р. Менжинский и его зам Г. Г. Ягода. В отделе трудились такие известные чекисты, как А. Х. Артузов, Р. А. Пилляр, И. И. Сосновский, В. А. Стырне, В. В. Ульрих. С августа 1921 г. Григорий немного работал следователем 13-го спецотделения Особого отдела ВЧК, которое противодействовало военному шпионажу разведок Польши, Румынии, Финляндии и стран Прибалтики, а, согласно официальным данным, уже в сентябре того же года был назначен уполномоченным Отдела контрразведки ВЧК-ОГПУ ^[307].

Однако 30 сентября 1921 г. он фигурирует в качестве сотрудника 16-го спецотделения Особого отдела, занимавшегося контрразведкой в РККА, и допрашивает в тот день авантюриста А. Г. Зайцева-Мейтина, отправленного в Москву из Читы, где местные чекисты попытались сфабриковать на этого бывшего коллегу выигрышное дело, обвинив в шпионаже и взятии на себя поручения убить Ленина и Троцкого. Разобраться в этом деле, где Сыроежкин стал уже не первым следователем, было не так сложно, ведь провокация била в глаза. Но с точки зрения следователей той поры, именно провокация выступала царицей доказательств…

Недавний гимназист Аркадий Зайцев-Мейтин в начале 1920 г. короткое время был адъютантом знаменитого партизана Сергея Лазо во Владивостоке, затем работал в Хабаровской военной контрразведке и был, по всей видимости, причастен к дикой расправе красных партизан Иванова над 123 (по другим данным, 130) сдавшимися офицерами и солдатами эскадрона Конно-егерского полка каппелевского полковника В. В. Враштеля, только что проделавших героический «ледяной поход» из Сибири на Дальний Восток.

Враштель оборонял Никольск-Уссурийский, но при штурме города красными половина его полка разбежалась, а добровольцы с офицерским составом стали отступать к китайской границе, но были пленены. В апреле 1920 г. арестованных каппелевцев партизаны забрали из тюрем Никольск-Уссурийского и Имана; Враштеля и ещё троих старших офицеров замучили на ст. Верино, а остальных в вагоне привезли к мосту через р. Хор. Там, заводя по одиночке на мост, белых зверски убили, разбивая головы молотками и прикладами и сбрасывая тела в воду. Основная часть жертв — 96 чел. — были офицерами. Как хвастал в рассказах Зайцев, он участвовал в этой «ликвидации» и утверждал, что одному из офицеров (Петрову, которого он именовал полковником) в темноте удалось бежать ^[308].

Именно поэтому белые из отряда есаула Забайкальского казачьего войска В. Бочкарёва, которым японцы передали арестованного при захвате Владивостока 5 апреля 1920 г. Сергея Лазо, узнав о страшной смерти своих товарищей, подвергли члена Дальбюро ЦК Лазо мучительным истязаниям. В конце мая казаки бросили его в паровозную топку ^[309]. Поскольку Лазо сопротивлялся отчаянно, двух его товарищей — видного русского разведчика А. А. Луцкого, перешедшего к большевикам, и В. М. Сибирцева — утомлённые палачи застрелили и швырнули в огонь уже мёртвыми.

Любопытные сведения о Зайцеве-Мейтине дал бывший секретарь Никольск-Уссурийского горкома РКП (б) в полосе отчуждения КВЖД Боровой, охарактеризовавший его как пройдоху и авантюриста, «более или менее крупного, который способен обманывать, но не делать». Тот работал в контрразведке под фамилией Славин, выдавая себя за брата бывшего товарища председателя Харбинского совета, «очень известного революционера Славина». Когда 5 апреля 1920 г. японцы внезапным ударом захватили власть в Приморье, Боровой с отрядом Сурьбы отступил из Никольск-Уссурийского в район Красной речки. Там он «несколько слыхал о работе Мейтина: говорили, что ведя [себя] возмутительно по отношению к арестованным, которые не могли заплатить, он позволял снимать с них драгоценности, кольца, имел всегда большой запас оружия, одеваясь всегда в новый кожаный костюм». Показания члена Дальбюро К. Ф. Пшеницына, данные М. И. Литвину, были не более комплиментарны: он слышал, что Аркадий «за учинённый открыто грабёж был особым отделом расстрелян».