Стратегия Византийской империи - Эдвард Николае Люттвак Страница 79

Симеон, правитель булгар, вторгся в пределы ромеев с огромным войском и, дойдя до столицы, устроил плетень от Влахерн до Золотых ворот [главный церемониальный въезд с Эгнатиевой дороги]. Он превознёсся в своих чаяниях, полагая, что теперь легко сможет взять [город]. Но, когда он понял, насколько прочны стены, сколь великое множество людей защищает их и сколь изобильно снабжены они камнемётными и стреломётными машинами, он оставил свои надежды и отступил, <…> с просьбой заключить мирный договор… Когда он [Феодор, магистр Симеона] явился и были проведены долгие переговоры, патриарх и прочие регенты, взяв с собою императора, пришли во Влахернский дворец.

Когда [болгарам] отдали подобающих заложников, Симеона ввели во дворец, где он трапезничал с императором. Затем Симеон склонил главу пред патриархом, который прочитал над ним молитву и, как говорят, возложил на голову варвара собственный эпирриптарий [монашеский головной убор] вместо венца. После трапезы, хотя мирный договор не был заключён, Симеон и его дети возвратились в свою страну, награждённые множеством даров ^[323].

Но дело обстояло совсем не так. Симеона не обвели вокруг пальца с помощью эпирриптария, а должным образом венчали на царство как василевса. Патриарх к тому времени выступал «остаточным легатарием» императорской власти в качестве регента, и только он один отвечал за дипломатические отношения с Симеоном, который отказывался иметь дело с императором Романом I Лакапином (919–944 гг.). Как подобает благочестивому архиерею, Николай I был прежде всего щедр, в том числе и материально: как-то раз в письме он предложил пожаловать «золото, дорогие одеяния или даже уступить часть территории, что может оказаться выгодным для болгар, не причинив непоправимого ущерба ромеям…» ^[324]. Из дипломатической переписки Николая с Симеоном нам известна лишь та сторона, которую представлял Николай, но можно предположить, что Симеон не преминул обвинить патриарха в том, что тот служит интересам Византии, а не Бога, – ужасное обвинение!

Некогда уверенно утверждали, что для Симеона даже венец и титул составляли всего лишь половину дела, что его наивысшим притязанием была интронизация в качестве императора Византии, включая Болгарию ^[325]. Сейчас это оспаривается. Но ясно одно: для империи было в высшей степени унизительно наградить кого бы то ни было титулом «василевс». Тогда было время раздоров и слабости: император Константин VII Багрянородный (912–959 гг.) был всего лишь восьмилетним ребёнком; его волевую мать, Зою Карбонопсину, изгнали из дворца; его дядя и соправитель Александр (912–913 гг.) умер в июне 913 г., когда Симеон подходил к городу; популярный претендент на престол, Константин Дука, также приближался к столице; в византийских анклавах в южной Италии вспыхнули беспорядки; вторжение арабов угрожало Анатолии. Эта комбинация угроз исключала возможность дополнительного укрепления столицы. Скилица упоминает полностью укомплектованный гарнизон, способный защитить стены, но не утверждает, что сил было достаточно для того, чтобы вытеснить Симеона из Фракии.

Некоторые современные историки, предпочитающие видеть в потрясении, испытанном византийцами вследствие уступки, совершённой в 913 г., всего лишь свойственную им озабоченность ничего не значащими титулами, ошибаются: с тех пор как появился ещё один василевс, также защищавший Православную Церковь, император в Константинополе уже не был единственным гарантом дальнейшего существования единственно истинной Церкви, предлагавшей единственный путь спасения всему человечеству. Утрата этой монополии, несомненно, подрывала власть византийского императора над его подданными-хрис-тианами и снижала его престиж среди христиан, живших в других странах, включая последователей папы Римского: ведь окончательный разрыв ещё не произошёл.