Смутное время. Марина Мнишек - Нина Молева Страница 79

— А где…

— Мы виделись в Самборе и провели немало времени вместе. Мне знакомы все привычки, поговорки. И я вряд ли кому-нибудь уступлю в искусстве укрощать полудиких коней и стрелять в цель. Вы еще помните эти особенности вашего супруга, ваше величество?

— Какие объяснения вы собираетесь мне дать?

— Никаких.

— Но я могу…

— Мне неприятно это говорить, ваше величество, но вы ничего не можете. Ваш выбор предельно прост: остаться в Тушине или царицей со всеми причитающимися царице почестями, или пленницей, которую не станут третировать, но будут охранять как зеницу ока и не допускать никаких встреч. Подумав, вы поймете: иного выхода у нас всех нет.

— Но как же другие…

— Вы увидите здесь, ваше величество, почти весь ваш двор, впрочем, главным образом в мужской его части. Увидите российских вельмож, знакомых вам по кремлевским дням, по коронации. Никто не требовал и не требует никаких объяснений. Они были бы слишком губительны для нашего общего дела.

— Я хочу знать судьбу…

— Того, кого здесь нет. В этом тоже нет нужды. Ее, кроме меня и еще двух-трех человек, не знает никто. Но принимать решение надо немедленно. Или царица Московская приехала в лагерь, или ее повезли другой дорогой в Польшу. Этот второй вариант, уверяю вас, никого не обеспокоит. Если царица Московская все же счастливо соединилась с государем Дмитрием Ивановичем, ей следует немедленно переодеться для парадной трапезы. Столы давно накрыты. Ваше решение, ваше величество?

— Надо позвать моих горничных. Мне понадобится около часу.

— Превосходно, ваше величество. Время в вашем распоряжении.

— Но что касается супружеских обязанностей…

— Они предполагаются сами собой. И, надеюсь, они не окажутся царице в тягость. Мы ждем вас через полчаса, моя обожаемая царица!

И повелел царь Василий встречать его (М. В. Скопина-Шуйского) и немецкого воеводу Якова Пунтусова (Я. П. Делагарди) с товарищами. Московские же люди… воздали ему великие почести: встретили его с честью и били челом ему за то, что очистил Московское государство и к царю Василию пришел…

Была же болезнь его (М. В. Скопина-Шуйского) зла: беспрестанно шла кровь из носа. Он же сподобился покаяния, и причастился Божественных тайн телу и крови Господа нашего, и соборовался, и предал дух свой, отойдя от суетного жития сего в вечный покой. И был на Москве плач и стенание великое…

И повелел царь Василий похоронить его в соборе Архангела Михаила (Архангельский собор Кремля), в приделе Рождества Иоанна Предтечи.

Многие же в Москве говорили, что испортила его тетка его, княгиня Катерина, жена князя Дмитрия Шуйского, а то единому Богу известно…

«Новый летописец». 1610

Царь же Василий, видя гнев Божий на себе и на всем православном христианстве, начал… говорить ратным людям, чтобы те, кто хочет постоять за Московское государство, целовали крест, а кто не хочет в осаде сидеть, те бы ехали себе из Москвы.

И начали все крест целовать, что хотят умереть за дом Пречистой Богородицы в Московском государстве… А на следующий день, и на третий, и в иные дни забыли многие крестное целование и обещание свое к Богу и стали отъезжать к Вору в Тушино — боярские дети, и стольники, и стряпчие, и дворяне московские, и жильцы, и дьяки, и подьячие.

«Новый летописец». 1610

И многие не то, что дважды, но и по пять раз и по десяти из Тушина в Москву переезжали.

«Сказание» Авраамия Палицына

— Мне остается только благодарить вас, ваше величество, за принятое вами мудрое решение. Надеюсь, последующие события оправдают его полностью в ваших глазах. Но все же супружеское ложе…

— Я не пожелала с вами разделить. Что же вас удивляет? И не забывайте, вы разговариваете с царицей, облеченной всей полнотой царской власти. Вы же можете считаться царем только в силу того, что я не сказала своего слова.

— И какой же вы делаете вывод, ваше величество? Раздельные спальни немедленно наведут людей на нежелательные для нас обоих предположения. Разве нет?

— К сожалению, я должна с вами согласиться. Но в таком случае — в таком случае мы должны с вами обвенчаться. У меня не будет никогда любовника, на роль которого вы сейчас претендуете.

— Разве в глазах всех мы не законные супруги?

— Отнюдь. Первый же встречный, который развяжет язык, превратит Московскую царицу в уличную блудницу.

— Но венчание означает еще худшую огласку.

— Думаю, здесь есть выход. Мой духовник может нас тайно обвенчать.

— Все равно такой обряд не удастся скрыть. Нужны свидетели. И вообще здесь мы у всех на виду.

— Тогда это надо будет сделать в отряде Сапеги, в его личном шатре. Вам ничего не стоит заехать к воеводе по военным делам. А я могу добраться туда отдельно в мужском платье. Мой духовник не будет настаивать на подвенечном уборе.

— Но на свидетелях он не может не настаивать.

— Скорее всего. Да и какой бы это был обряд без свидетелей. Что ж, можно обойтись самим Ружинским и Сапегой. Они оба хлопотали о нашем, с позволения сказать, воссоединении.

— И все же…

— Вы колеблетесь? Тогда хочу вам напомнить, что несколько месяцев назад, по дороге в Тушино, вы разбили под Волховом отряд Шуйского и закрепили свою победу, отдавая земли не признававших вас бояр народу.

— При чем здесь бояре и земли, не понимаю.

— Это не так трудно. Разве вы не выдавали насильно замуж за холопов боярских и дворянских дочерей?

— Чтобы окончательно закрепить за ними новые земли.

— Верно. И вы делали это через церковное венчание. Значит, оно имело для вас большой смысл. Я не советуюсь с вами — я ставлю условие и, поверьте, не отступлю от него.

— Но почему вы так настаиваете, ваше величество?

— Потому что если ваша тайна будет раскрыта, никто и ни в чем не обвинит меня: законная жена не может не следовать за своим мужем.

— Я думал, для исповеди.

— И для исповеди тоже.

Из Тушина от гетмана Ружинского прислали в Москву к царю Василию посланников по поводу послов, задержанных в Москве. Они же, злодеи, не ради послов приходили, но для того, чтобы рассмотреть, как стоит рать на Ордынке, и, побывав в Москве, пошли опять в Тушино, мимо московских поляков. Ратные же люди стояли крепко, ни один с себя оружия не складывал, и стража была крепкая. И в тот день разнесся по Москве слух, будто с посланниками литовскими заключили мир.

И из-за этих слухов люди оплошали и легли в ту ночь спать запросто, и стража оплошала. И той же ночью литовские люди и русские воры напали на русские полки и побили их, и все станы их захватили. И бежали все, и едва пришли в себя у города, и повернули против наступающих, и начали биться с ними, и опрокинули их, и гнали до речки Ходынки. И били их на протяжении пятнадцати верст, так что едва те устояли в таборах — такая оторопь их взяла. Бояре же пришли и встали под Москвою, и поставили кругом себя обоз.