Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин Страница 78

Окончание активных боев на Юго-Западном фронте позволило в полной мере применить в зоне ответственности главко-юза ген. А. А. Брусилова те же меры, что уже были созданы для бездействовавших с июля месяца Северного и Западного фронтов. Бичом атакующих частей оставалось массовое уклонение отдельных солдат непосредственно от сражения. В масштабах фронта это уклонение исчислялось уже тысячами людей. Непрерывное движение в войсковых тылах резервов, лазаретов, меняющих исходные позиции корпусов, рабочих команд, кавалерии и артиллерии, создавали некий организационный хаос, в котором люди могли достаточно легко затеряться.

Поэтому в ноябре 1916 года и на Юго-Западном фронте были образованы особосборные команды нижних чинов армий фронтов, предназначенные для задержания солдат, бродяжничавших в войсковых районах и районе общего тыла фронтов. Очевидно, что таких «бродяг» насчитывалось значительное количество, раз для их поимки создавались специальные воинские команды. И опять-таки налицо «внутреннее дезертирство», выражающееся в том, что боец находится внутри системы Действующей армии, на фронте. Однако вдали от передовых окопов, а значит, и от личного участия в бою, угрожающем жизни человека.

Разумеется, что эти команды должны были ловить и явных дезертиров. Дабы не перегружать боевые подразделения ненужным элементом, все задержанные солдаты передавались в переменный состав этих команд, а затем — в исправительные роты. Именно здесь уклонистов «перевоспитывали», и наверняка этот процесс являлся болезненным, раз люди находились среди тех солдат, что их, собственно, и задерживали (понятно, что в состав таких особосборных команд входили лишь наиболее испытанные солдаты, верные властям). Наконец, после проведенной с уклонистами и дезертирами соответствующей работы их передавали в запасные батальоны фронта, откуда они уже отправлялись в свои части. ^[326]

Увеличение масштабов дезертирства в конце 1916 года проходило на фоне усиления контрмероприятий, предпринимаемых военными властями, в связи с упорядочением общей позиционной обстановки. Тем не менее психологическое разочарование итогами кампании 1916 года, оцениваемое не с точки зрения общекоалиционной стратегии истощения противника, а с позиций понесенных армиями Юго-Западного и Румынского фронтов громадных потерь (не менее 1 200 000 чел.), оказалось столь велико, что количество дезертиров возрастает. Дж. Скотт подметил, что существенный рост данной тенденции как обыденной формы классового сопротивления, свидетельствует о переводе такого сопротивления на качественной иной уровень: «Если речь идет о нескольких браконьерах, поджигателях или дезертирах — это, конечно, еще не классовая борьба. Но если такое становится устойчивым стереотипом социального поведения, то очевидно, что подобное явление имеет прямое отношение к классовому конфликту». ^[327] Вскоре грянет Февральская революция, а за ней и Октябрь — явное выражение классовой борьбы.

Видя усиление масштабов уклонения от воинской службы, войсковое командование также пыталось оказать влияние на понижение дезертирства посредством смычки с тылом. Зимой 1916–1917 гг. взаимодействие между военными и гражданскими властями, при доминировании первых достигло своего максимума. Если же учесть, что Ставка все более и более властно вмешивалась в дела всей страны, то необходимо признать, что милитаризация общества и государства шла по нарастающей. Потому-то «военный коммунизм» Советской республики и диктаторские режимы белых правительств в период Гражданской войны психологически воспринимались легче, нежели это могло бы быть достигнуто без предварительной «подготовки сознания» широких масс российского населения Первой мировой войной.

В начале 1917 года военные власти вновь просили Министерство внутренних дел усилить облавы на дезертиров. В качестве первопричины здесь выступала необходимость пополнения Действующей армии. Так как сил полиции уже не хватало, министр внутренних дел направил письма командующим военными округами о содействии местным полицейским властям в деле проведения облав. ^[328]

Таким образом, в тылу дезертиров ловили уже совместно полиция и военные команды. С одной стороны, это говорит о масштабах дезертирства. С другой стороны — о нараставшем кризисе царского режима, чья полиция не могла надлежащим образом исполнять свои функции. Но это что касается глубокого тыла, той тыловой зоны, которая, согласно «Положению об управлении войск в военное время», вообще входила в зону ответственности гражданских властей и, следовательно, правительства.

Первые преграды ставились на самом фронте, во фронтовой зоне. Причем, чем активнее велись боевые действия, тем шире был поток дезертиров. На наш взгляд, не потому, что люди боялись передовой, а, скорее, потому, что определенный хаос организации, неизбежно присутствующий в ходе активных боевых действий, облегчал попытку дезертира скрыться и благополучно выбраться в тылы.

Зимой 1917 года бои велись лишь на одном фронте — только что образованном Румынском фронте. Бои здесь были неудачны, в ходе почти всей осени русские и румыны отступали под ударами австро-болгаро-германцев, войсковые тылы кишели перебрасываемыми обозами, эвакуируемыми ранеными, продфуражными транспортами, румынскими беженцами. После падения Бухареста отступление к Бессарабии превратилось уже в кашу, очерчиваемую тонкой линией сражающихся корпусов. Море румынских беженцев (более миллиона человек) захлестнуло русские тылы.

Продовольственные затруднения, вызванные развалом железнодорожной инфраструктуры и переходом морских путей в руки противника, усугубили ситуацию в отношении успеха сопротивления. Соответственно, поток дезертирства здесь мог только расти — Румынский фронт будет упорядочен лишь весной. Служивший в Уссурийской конной дивизии на Румынском фронте один из будущих вождей Белого движения вспоминал: «К концу 1916 года дезертирство из армии приняло такие размеры, что наша дивизия была снята с фронта и направлена в тыл для ловли дезертиров и охраны бессарабских железных дорог. Мы ловили на станции Узловая до тысячи человек в сутки». ^[329]

Обратим внимание на объемы. Дезертиров ловят уже не специальные команды, а целые дивизии. Тысяча человек в сутки — это обычное явление. Разумеется, что из этих тысяч солдат реальными дезертирами являлись немногие, большинство — это простые уклонисты или, в той терминологии, «бродяжничающие нижние чины». Пример — 8-я армия ген. A. M. Каледина, сыгравшая ключевую роль в Брусиловском прорыве, а в ноябре переброшенная в Румынию. По данным штаба 8-й армии, с начала войны по 15 мая 1917 г. (двадцать девять месяцев) из армии дезертировали 25 946 человек. В том числе за декабрь 1916-го — февраль 1917 г. — 3135 чел — 12 % от общего числа. ^[330]