Император Мэйдзи и его Япония - Александр Мещеряков Страница 78

В мае на Мэйдзи обрушилось и другое несчастье: из-за оплошности служанки на дворцовом складе вспыхнул пожар. Дворец был полностью уничтожен, многие ценнейшие документы обратились в пепел. Однако императорские регалии спасти все-таки удалось. Мэйдзи пришлось переехать в токийский дворец Акасака – бывшую резиденцию князей из Кисю. Там же разместилось и правительство. Мэйдзи не пожелал скорейшего восстановления дворца – на счету была буквально каждая иена. Он не раз заявлял: он не хочет, чтобы возведение дворца легло бы дополнительным бременем на плечи трудового народа. Именно к такой формулировке частенько прибегали праведные правители китайской и японской древности. Ров вокруг замка зарастал белоснежными лотосами; сквозь грубо отесанные глыбы, которыми были облицованы откосы холма, где еще недавно красовался замок, пробивались травы и деревца.

Пожары в деревянных и густонаселенных японских городах были столь часты, что к ним относились как к неизбежному злу. Любая оплошность в обращении с огнем на кухне или же с углями в хибати (жаровня с углями, использовавшаяся для обогрева), любой опрокинутый светильник во время землетрясения приводили к опустошительным последствиям. Особенно часто пожары случались зимой. Набатный колокол, тушение пожаров и преодоление их последствий превратились в рутину. Иностранцы свидетельствуют: само противопожарное дело было поставлено неудовлетворительно (в частности потому, что пожарные добирались к месту происшествия пешком), но дома восстанавливались очень быстро. Погорельцев немедленно расселяли в другие районы согласно составленной властями разнарядке, родственники и друзья помогали обзавестись новым скарбом. Предусмотрительные и хоть сколько-то состоятельные хозяева имели во дворах небольшие несгораемые строения, где они хранили свои ценности. Эти строения с железной дверью делались из оштукатуренного кирпича и крылись черепицей. После опустошительных пожаров целыми оставались только они – подобно печам в русской деревне. Частота пожаров и отработанная система по преодолению их последствий сопровождались удивительным спокойствием погорельцев. Никаких воплей и плачей, а спокойная и, как отмечают многие, даже веселая работа по восстановлению нормальной жизни.

Дворец для Мэйдзи строить пока что не стали, но зато в этом году в Токио был устроен первый публичный парк. Место получилось со скрытым смыслом – холм в Уэно, где располагалась усыпальница сёгунов и где императорские воины под водительством Омура Масудзиро уничтожили остатки сёгунских частей. В парке находился знаменитый пруд Синобадзу. Считалось, что он служил уменьшенной «копией» самого большого японского озера Бива. В пруду цвели лотосы, на острове располагался храм. За ним стояла престранная статуя, изображавшая бодхисаттву Дзидзо. Ее странность заключалась в том, что она была выполнена в форме фаллоса. Народный культ плодородия достиг и этого островка.

Утагава Хиросигэ. III Император Мэйдзи в парке Уэно (1881 г.)

Как и все хорошее, парк в сознании народа должен был ассоциироваться с Мэйдзи. На поздней гравюре Хиросигэ III он прогуливается по парку вместе со своей семьей. Цветет сакура. Императрица, как это и положено «примерной» японке, находится на изрядном расстоянии от своего супруга. Одна из семи придворных дам несет на руках престолонаследника, которому в то время было около двух лет (принц Ёсихито, будущий император Тайсё). Сам император изображен при сабле и в перчатках. Современники отмечали, что с переходом на европейскую одежду и обувь Мэйдзи ощущал неловкость и волочил ноги, как то принято в японской обуви. Художник изобразил императора без бороды, что не соответствовало действительности. Все мужчины, представленные на гравюре, – в европейской одежде, но женщины сохраняют верность традиционным нарядам: верхние парчовые накидки (утикакэ), широкие штаны-юбка (хакама) из красного шелка, многослойные белые поддевки. А та, которая несет над императором зонтик, даже еще не успела отказаться от многовековой традиции выщипывать брови. Зонтики (обратим внимание, что это европейские зонтики) были нужны для того, чтобы прикрывать лицо – еще одна дань обычаю.

Мэйдзи с легкостью отказывался от наследия прошлого в угоду требованиям сегодняшнего дня, но там, где это возможно, он старался походить на своих древних предшественников. В конце апреля он использовал еще одну исключительно императорскую прерогативу – давать названия географическим объектам. Найдя, что одно место в провинции Симоса весьма подходит для армейских экзерциций, он нарек его Нараси-но Хара – Равнина Маневров.

Похоже, что нагрузка, выпавшая в этом году на юного императора (не забудем, что ему исполнился всего лишь 21 год) оказалась чрезмерной. Его увлечение спиртным обескураживало окружающих. 31 декабря немецкий доктор Теодор Хофман посоветовал Мэйдзи переключиться с рисового сакэ на виноградное вино и ограничиваться одной бутылкой за вечер.

Однако ни увлечение Мэйдзи спиртным, ни раздоры внутри правительства не мешали стране изменяться с невиданной до сего времени скоростью. В мае была открыта телеграфная линия между Иокогамой и Нагасаки. Поскольку подземный кабель соединил Нагасаки и Сингапур еще два года назад, скорость доставки сообщений в Европу возросла многократно. Еще в 1860 году письмо из Лондона путешествовало на пакетботах до Японии два месяца. Теперь телеграмма из Лондона в Иокогаму доходила всего за четыре дня. Япония входила в большой мир все прочнее. Ее зависимость от этого мира тоже становилась все больше. Практически весь машинный парк для нарождающейся промышленности приходилось ввозить из-за границы. За станки Япония расплачивалась шелковой нитью, углем и чаем. Но способы ферментации экспортного чая пришлось изменить – японцы привыкли к зеленому чаю, а европейцы – к черному, который они, бывало, употребляли с сахаром и молоком. Местный капитал был еще очень слаб, и потому львиная доля импортно-экспортных операций осуществлялась иностранными, прежде всего английскими, торговцами.

В крупных городах – Иокогаме, Осака, Кобэ – вырастали кирпичные здания. Но центром преобразований был, конечно, Токио. После пожара в апреле 1872 года, уничтожившего в районе Гиндза 4800 деревянных домишек, на их месте принялись строить первую в Японии улицу, все дома на которой были каменными – чтобы все там было, как в европейских столицах. Это был не только архитектурный, но и противопожарный эксперимент – пожары наносили деревянному городу огромный ущерб слишком часто. Реконструкцию квартала поручили английскому архитектору Томасу Уотерсу, который до этого уже успел построить здание Монетного двора в Осака и казармы в токийском районе Такэбаси. К концу 1873 года Гиндзу застроили двухэтажными кирпичными домами с колоннами и балконами. Это была первая в Японии улица с тротуарами. Между ними и проезжей частью посадили сосны и сакуры, по улице пустили омнибус. Ширина улицы составляла 27 метров! В представлении тогдашних японцев здания Гиндзы напоминали Лондон, а мостовые с тротуарами – Париж. Надо ли говорить, что в европейских столицах к тому времени из них побывали лишь единицы. Тем не менее Гиндза воспринималась как настоящий храм, посвященный европейской цивилизации. Тем более что газовые фонари на улице напоминали японцам каменные фонари, которые было принято устанавливать перед настоящими храмами.