Атаман - Валерий Поволяев Страница 78

За второй цепью солдат маячили два офицера — один пожилой с унылым лицом, второй, на японский манер, одетый в хорошо сшитый френч песочного цвета, с блестящим стеком в руке, в кожаных крагах. Может, это действительно был японец? Нет, в это Семенов не верил. Не могли японцы окончательно отвернуться от него, с японцами у атамана сложились очень тесные отношения, что называется «вась-вась». В то, что офицер со стеком — японец, Семенов решил не верить. Это — китайский офицер, щеголь, из богатых мандаринов-курощупов; подняв стек, он нетерпеливо постучал им по маленькой, детской руке. Офицеры явно ждали кого-то. Может быть, даже генерала...

«Генерал этот нужен тут только для того, чтобы отдать мне честь, — Семенов усмехнулся, перекошенные усы у него выпрямились, заняли нормальное положение, — либо отшлифовать бархоткой мои сапоги».

Атаман поднялся, перекинул свое плотное, ладно сбитое тело к противоположному окну вагона, через коридор, отодвинул шторку. Там тоже стояли китайские солдаты. Двойной цепью.

— Ну-ну, — произнес Семенов вслух, — сейчас мы по вашему стеку казацкой нагайкой врежем и... перешибем. — Скомандовал резковатым, от постоянной простуды сделавшимся каким-то птичьим голосом: — Выкатить пулеметы!

Семеновский конвой решил на этот раз взять с собою пулеметы — два станковых «максима» с хорошим боезапасом, не говоря уже о двух английских ручных «люисах» — от этой кучи китайцев они оставят только жижку. Удобрение для здешней земли. Чтобы гаолян лучше рос и давал богатый урожай.

Железный пол вагона, застеленный ворсовой дорожкой, загрохотал — плотный ворс не смог смягчить стук тяжелого железа пулеметных колес. Двери вагона распахнулись одновременно в обе стороны, распахнулись с лязганьем, очень похожим на лязганье орудийного затвора, досылающего снаряд в ствол, от такого звука военному человеку всегда делается веселее, а в сердце возникает что-то хмельное — веселее сделалось и атаману Семенову.

Он вернулся в купе, несмотря на предупреждение адъютанта, пошире раздвинул шторки па окне и ахнул кулаком по лакированному столику:

— Ну! — Сжал глаза в крохотные щелки, становясь похожим на китайца, и снова азартно ахнул кулаком по лакированному столику: — Ну!

Увидев тупые, холоднее рыльца пулеметов, первая, ближняя к вагону цепь китайцев дрогнула, попятилась, офицеры засуетились. Щеголь, в руках которого находился стек, взмахнул им и что-то певуче прокричал.

Наверное, этот командно-грозный крик подействовал, и вторая цепь не попятилась, осталась стоять на месте.

Небо над станцией было лиловым, печальным, откуда-то тянуло гарью, сизые плоские хвосты ползли над тоненькими, насквозь светящимися, будто облитыми огнем, пихтами, ныряли к стальному полошу дороги, скреблись по крыше семеновского вагона и подбирались к оголенной кривобокой сопке, больным прыщом вспухшей на теле земли, и скрывались за ней.

Щемящий вид, тоскливая природа — ничего радостного. В сердце вместе с сизым дымом обязательно наползает боль, от которой делается трудно дышать. Семенов понимал, что поставлен в условия, которые родные отечественные и прочие мудрецы городят: его вытесняют из России, вытесняют из Маньчжурии, вытесняют из Китая. Куда податься? Хорошо, что хоть верные люди не бросают его, иначе вообще оставалось бы только одно: пистолет к виску.

— Для острастки разрешаю дать одну очередь из «максима», — казал Семенов. — Поверх голов.

Хорунжий, стоявший в дверях купе навытяжку, исчез беззвучно, а через минуту уже снова застыл в дверях. Пулеметная очередь не прозвучала.

— Чего? — Семенов приподнял одну бровь.

— Выжидают момент, ваше высокопревосходительство, — почтительно пояснил адъютант, — сейчас дадут.

Уголки рта у Семенова дрогнули, усы снова перекосились, словно у него что-то в некой внутреннем механизме заклинило.

— Если китаезы сделают еще хотя бы один шаг к вагону — пусть пулеметчики бьют без предупреждения. По лысинам. — Семенов, почувствовав, что с усами у него происходит что-то неладное, поправил их пальцами; и как в ответ на это под правым глазом нервно дернулась жилка; атаман выругался и прикрыл ее ладонью: еще не хватало, чтобы адъютант стал свидетелем его слабости. — Передай это пулеметчикам, — сказал он.

Ему хотелось, чтобы адъютант исчез, не маячил у входа в купе.

— Есть! — произнес адъютант и вновь, как и прежде, бесшумно, бестелесно покинул свой пост.

Когда адъютант вновь возник в проеме дверей, Семенов, почувствовав, как под глазом опять задергалась заполошная жилка, приказал:

— А теперь узнай, почему стоим? И как долго еще будем стоять?

Из теплого вагона было хорошо видно, как холодно китайцам. Они почему-то медлили — то ли действительно ждали какое-то начальство, то ли имели приказ продемонстрировать силу на расстоянии, то ли у них была другая цель. Ясно было одно — они с удовольствием арестовали бы атамана Семенова, слишком уж надоел он всем — красным, белым, голубым, зеленым, желтым — для всех как кость в горле. В следующий миг передняя цепь неожиданно зашевелилась и сделала к вагону дружный шаг.

В ту же секунду из тамбура ударили пулеметы: один — в одну сторону, второй — в другую. Пули кучно вонзились в снег, взбили несколько синеватых кудрявых султанов. Китайцы, согнувшись по-старчески, попятились и остались стоять в полусогнутой старческой позе, будто калеки. Пулеметы молчали, и солдаты молчали.

— Еще очередь! — скомандовал Семенов, но очередь не прозвучала. Атаман недоуменно глянул в проем двери — забыл, что отослал адъютанта, крякнул недовольно и, когда тот появился на пороге, скомандовал: — Еще очередь!

Адъютант поспешно унесся в тамбур. Пулеметы загавкали снова, от стрельбы мелко задрожал пол вагона да по металлической обшивке пошел долгий густой звон.

Семенов видел, как пулеметная строчка подкатилась к ногам китайских солдат и цепь не выдержала, сбилась в кучу. Послышались плачущие крики. Китайская речь вообще всегда напоминала Семенову плач. Он махнул рукой: довольно! И пулеметчики, словно услышав команду, прекратили стрельбу, сделали это дружно, почти в унисон.

— Так будем поступать всегда, — назидательно произнес атаман. — Вначале поработаем пулеметом, а потом скажем: «Здравствуйте!» И уж потом, в третью очередь, поинтересуемся, чего хотят эти ребята... Ну и чего они хотят? — спросил Семенов у запыхавшегося адъютанта.

— Не ведаю. В контакт с ними никто не входил.

— А ты войди. Узнай, — ласково проговорил Семенов и, прежде чем адъютант исчез, произнес: — Стоп!

Хорунжий послушно застыл на пороге.

— Когда мы тронемся дальше? — спросил Семенов.

— Я до самого машиниста добрался, ваше высокопревосходительство. Трогаться можем в любую минуту,

— Тогда почему не трогаемся?

— Семафор опущен.

— Раскардашить семафор из пулеметов — и дело с концом. Эти канальи специально закрыли его, чтобы устроить нам мышеловку. — Лицо у Семенова налилось нездоровой бурой краской, круглые, гладко выбритые щеки еще более округлились, сделались тугими, как сталь, в дыхании появились скрипы — все-таки он был простужен, но в руки штабному врачу не давался — микстуры не пил, порошки не глотал и вообще гнал в три шеи от себя любых эскулапов.