Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе Страница 78

Киев пал, и немцы восстановили власть Рады. Украину охватил массовый контрреволюционный террор, организованный и неорганизованный грабеж сырья и продовольствия для отправки в Германию. Но установить «порядок» и обеспечить бесперебойную перекачку награбленного в Германию Рада все же не смогла. До сих пор не вполне ясно, как конспиративно подготавливался переворот, который должен был устранить эту «социалистическую» Раду и заменить ее «сильной властью» откровенно правых, реакционных элементов. В материалах политической канцелярии Особого совещания (своего рода «правительства» при Добровольческой армии) сохранилась анонимная записка, которая как будто приоткрывает завесу над истоками переворота. В записке излагаются две версии. В соответствии с одной из них заговор созрел в конспиративной офицерской организации Киева, возглавлявшейся графом Кочубеем; по второй версии центр этой офицерской организации находился в Москве, где во главе его стоял один из великих князей, возможно двоюродный брат бывшего царя – Александр Михайлович. Так или иначе, по утверждению автора записки, именно эта организация «вошла в соглашение с немцами» на условиях восстановления ими монархического строя в России в обмен на некоторые территориальные уступки и прогерманскую ориентацию [634].

К заговору затем был привлечен так называемый «Союз хлеборобов», объединявший крупных земельных собственников – помещиков и кулаков, который должен был «обеспечить» перевороту политическую основу. Находившийся в то время в Киеве В. В. Шульгин (он возглавлял там монархическую организацию, связанную с проантантовским «Национальным центром», и секретную организацию «Азбука», добывавшую разведданные для Добровольческой армии) в неопубликованной рукописи статьи «Начало гетманшафта» [635]пишет, что «нежные отношения» этого «союза» с немцами начали налаживаться уже в начале апреля. В «союзе» заправляли крупнейшие помещики, монархисты граф Гейден, Вишневский, граф Тышкевич и др. Именно они и стали выдвигать П. Скоропадского, также крупного помещика, бывшего флигель-адъютанта Николая II и командира 34-го армейского корпуса; Скоропадский к тому же имел то преимущество, что являлся отдаленным потомком украинских гетманов [636].

Сам Скоропадский (в 20-х годах он проживал в Германии, в местечке Ванзее) неохотно вспоминал о том, кто и как посадил его на гетманство весной 1918 г. Впрочем, в 1928 г. в газете украинских эмигрантов-националистов «Сичь» он напечатал свои воспоминания, которые прокомментировала также эмигрантская берлинская газета «Слово». Согласно «Слову», переговоры о «политической перемене» на Украине начали два сотрудника разведотдела германского штаба – майор Гассе (или Гаазе) и майор Ярош. Примечательно, что германские офицеры расспрашивали Скоропадского о его отношении к бывшему царю и, по-видимому, на основании полученных ответов судили о его «политической благонадежности». Именно Гассе и Ярошу Скоропадский сообщил свой план переворота, который должен был санкционировать начальник штаба германских оккупационных войск генерал Тренер. По словам Скоропадского, противниками его плана были австрийцы, ибо у них имелся свой кандидат на «киевский престол» – Вильгельм Габсбург, уже называвший себя «Василием Вышеванным» [637]. Но, по образному выражению одного из агентов шульгинской «Азбуки», информировавшего о гетманском перевороте штаб генерала Деникина, Скоропадский, этот «немецкий пудель», одолел «австрийского пуделя» – Василия Вышеванного…

Переворот не потребовал длительной и тщательной подготовки, так как практически единственная опора Центральной рады – германское «Oberkommando» на Украине все свои симпатии целиком и полностью отдало переворотчикам.

На одно из заседаний созванного при покровительстве немцев съезда «Союза хлеборобов» в сопровождении группы офицеров явился Скоропадский. Шульгин так описывал ход этого «переворота»: «Конечно, было налажено представление… но все это был цирковой спектакль: недаром же этот съезд хлеборобов происходил в цирке. Правда, были маленькие различия в подробностях: вместо легковых автомобилей у здания цирка пыхтели немецкие броневики, звери были не на арене, а в ложах и первых рядах партера… Хор артистов и зрителей подхватил заключительную фразу последнего оратора: «Нам треба гетмана!»» [638]

Тут же было объявлено о создании гетманского правительства и упразднении Центральной рады. 29 апреля два немецких офицера с группой солдат явились на заседание Рады и бесцеремонно выдворили всех ее депутатов и министров, запретив собираться вновь…

В Киев хлынули настоящие потоки «бывших», ободренных легкостью гетманского переворота на Украине и уверовавших, что он с помощью немцев станет «начальной точкой» сходного по своей политической сущности «всероссийского процесса».

Но, как следует из многочисленных донесений агентов шульгинской «Азбуки» в Новочеркасск генералу Деникину, вся эта «монархическая масса» учинила в своей среде невообразимую политическую грызню, сопровождаемую выдвижением фантастических проектов и распространением политических мистификаций. Но все они вместе старались парализовать «щирое украинство» Скоропадского, склонить его к участию в осуществлении контрреволюционных планов «всероссийского масштаба». И надо сказать, что Скоропадский проводил двойную политику. С одной стороны, выполняя волю тех, кто посадил его на «гетманство», и, уступая давлению украинских самостийников, он демонстрировал свой сепаратизм, а с другой – менее заметно, но все же играл на руку великодержавным шовинистам, сторонникам монархического «восстановления» России.

Министр внутренних дел в гетманском правительстве бывший царский прокурор В. Е. Рейнбот в своих воспоминаниях так характеризовал ситуацию: «Справа (от гетмана. – Г.И.) были русофилы, аристократы, по своему прежнему положению и духу близкие гетману, слева – опирающиеся на военное министерство украинские деятели… глубоко преданные идее «самостийной Украины» [639]. В Новочеркасск из Киева и Москвы шли сведения о том, что Скоропадский «в четырех стенах клянется положить Украину к ногам его величества, публично же клянется в верности самостийности» [640]. В какой-то мере это являлось отражением еще не полностью откристаллизованной политики Германии как в украинском, так и в русском вопросе. В. В. Шульгин в «своем кругу» попросту говорил, что немцы вели политику «на две стороны, принимая и украинцев, и монархистов, говоря одним: «Видите, сколько мы для вас сделали», а другим: «Неужели вы думаете, что мы можем мириться с этой дрянью»» [641].