Дворянские гнезда - Нина Молева Страница 78

В. А. Макшеев (Мамонтов) представлял совсем иную фигуру в театре. О нем отзывались как об ожившем персонаже бытовых картин Маковского, Ярошенко, Крамского. Актер-«передвижник», он не был лишен и четкой гражданской позиции, представления, зачем и для кого несет он мысль и чувства своих героев.

Плеяда выдающихся ученых, проживающих в переулке, охватывает едва ли не все области знания. В доме № 3 прошли последние годы жизни основоположника судебной психиатрии В. П. Сербского, чье имя носит теперь НИИ, радиофизика академика В. А. Введенского, металлурга В. Е. Грум-Гржимайло. В доме № 9 жил в начале 1900-х годов установивший закон вязкости жидкостей физик А. И. Бачинский. В доме № 11 – в 1880-х годах гистолог Московского университета И. Ф. Огнев. Здесь появился на свет его сын Сергей, профессор зоологии, автор фундаментального семитомного справочника «Звери СССР». В доме располагалась и известная частная «Библиотека для чтения» А. Д. Торопова. Дом № 14 – в начале 1870-х годов здесь жил соратник П. Н. Яблочкова, электротехник Н. Г. Глухов, переехавший затем на Арбат (№ 26).

Дом № 17 связан с именем выдающегося русского просветителя XVIII века, профессора права Московского университета С. Е. Десницкого. В замененном новой постройкой особняке (дом № 22) жил профессор Московской Медико-хирургической академии Г. Я. Высотский, выдающийся хирург, а в дальнейшем его зять – физиолог Московского университета А. Н. Орловский, работавший вместе с доктором Ф. И. Иноземцевым. Существующий ныне на том же участке дом связан с композитором А. Н. Скрябиным, известными московскими архитекторами К. М. Быковским и Н. В. Марковниковым, главным архитектором и реставратором Кремля в советские годы, автором проекта поселка Сокол. Не менее важной была и другая область его деятельности: он основал первые Женские технические и строительные курсы и архитектурное отделение Женского политехнического института в Москве.

Дом № 26 связан с именем профессора Московского университета языковеда М. Н. Патерсона. Другой выдающийся языковед и литературовед, исследователь произведений А. С. Пушкина, Н. В. Гоголя, М. Ю. Лермонтова, академик В. В. Виноградов в 1930-1950-е годы проживал в доме № 41 и из него переехал в свою последнюю квартиру – в дом Моссельпрома на углу Малого и Нижнего Кисловских переулков.

В Большом Афанасьевском (дом № 35) можно было встретить и знаменитого адвоката Ф. Н. Плевако (1870-е годы), в 1850-е годы – прославившегося своим собранием гравюр и лубка, автора словарей русских граверов и гравированных портретов Д. А. Ровинского (№ 39), в 1910-е годы – микробиолога Д. А. Тарасевича, одного из организаторов борьбы с эпидемиями в годы Гражданской войны (№ 41).

Ныне имя Тарасевича носит институт, образованный на основе созданной ученым в 1918 году первой в СССР станции по контролю сывороток и вакцин. В том же домовладении родился и жил А. И. Воейков, основатель русской климатологии (1840-е годы), в 1890-е годы – зоолог Л. П. Сабанеев, автор фундаментального исследования «Рыбы России». Нельзя обойти вниманием выдающегося историка Москвы П. В. Хавского, жившего в доме № 33 в 1846–1876 годах.

Выдающийся законовед и исследователь русской хронологии, Хавский с 1822 года состоял редактором в Комиссии составления законов и в 16 томах соединил систематические собрания узаконений о дворянах, купцах, Государственном совете, Сенате и министерствах, а также законов гражданских и уголовных, о судоустройстве и судопроизводстве гражданском и уголовном. П. В. Хавский – один из деятельных сотрудников М. М. Сперанского по изданию «Полного Собрания Законов». Применительно к Москве Хавский разрабатывал русскую хронологию и генеалогию. Много печатался в журналах. В 1839 году он издает «Указатель источников истории и географии Москвы с ее древним уездом». В 1848 году выходит его трехтомный труд «Хронологические таблицы», имевший в виду «дать способ хронологам и историкам, без всяких вычислений по формулам арифметики и алгебры, прямо в таблицах находить все предметы, принадлежащие к Юлианскому счислению времени, гражданскому и церковному православного исповедания, равно узнавать все числа и значения терминологии, введенной для показаний времени в русских летописях».

И еще одно имя, которое должно быть названным первым и в связи с Арбатом, и тем более с Большим Афанасьевским переулком, – Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Это его слова: «С самых ранних лет я тяготел к Москве, чувствовал себя сыном ее. Здесь я получил первые впечатления бытия…» Здесь – это на Арбате.

Литературные тропы Москвы, кто бы и когда бы их ни касался, обращаются к одному и тому же образу – Щедрин, читающий 5 июня 1837 года по случаю окончания годичных экзаменов в Дворянском институте «Москву» И. И. Дмитриева «с наслаждением, полным благоговения», как он сам сказал об этом. Десятилетний мальчик… Писатель вспомнит об этом эпизоде, чтобы дальше со всей беспощадностью отзываться о нравах и укладе жизни старой столицы. Любовь Щедрина – нелегкая любовь, не способная уложиться в привычные рамки.

Первый приезд в Москву с матерью – в 1831 году. Точно установленные дни: 23 августа – 3 октября. Второй приезд – спустя три года. Полтора года занятий в Дворянском институте, закончившиеся чтением дмитриевских стихов. Успехи в науках обеспечили будущему писателю перевод на казенный счет в Царскосельский лицей. Они позволили ему быть первым, но из двадцати двух выпускников Щедрин оказался на семнадцатом месте. Так он поплатился за своеволие, небрежность в одежде и – угрюмость. «Мрачный лицеист», как его прозвали, не мог рассчитывать на благосклонность начальства.

Но тот же молчаливый нелюдим способен на самое восторженное выражение чувств, когда дело касалось Москвы. Ему не было хорошо в тесных затхлых деревянных особнячках на пять-семь окон у Арбата, где зимой ютилась вся семья. Исчезала свобода, становилась скупее по сравнению с поместьем деда, нескончаемой вереницей тянулись семейные ссоры. Ничто не связывало с московской родней. И тем не менее М. Е. Щедрин признает: «Мой культ к Москве был до того упорен, что устоял даже тогда, когда ради воспитательных целей (а больше с тайной надеждой на легкое получение чина титулярного советника) я должен был, по воле родителей, переселиться в Петербург. И тут продолжала преследовать меня Москва и всегда находила во мне пламенного и скорого заступника стогнов… Этого мало: когда мы, москвичи, разъезжались летом на каникулы, то всякий раз, приближаясь к Москве, требовали, чтобы дилижанс остановился на горке, вблизи Всехсвятского, затем вылезали из экипажа и целовали землю».

Мог забыться ветхий деревянный домишко в приходе Кирилла и Афанасия в Большом Афанасьевском переулке (№ 30), где кончил свои дни дед – купец М. П. Забелин. Могла забыться церковь

Старого Вознесения на Большой Никитской, собиравшая московский бомонд благодаря протопопу в шелковых рясах, обращавшемуся к дамам с извинениями на французском за неудобства и тесноту, или Никола Явленный, вошедший в моду из-за невразумительных, но зато высокопарных проповедей священника, которые обсуждались в московских гостиных и даже на балах. Но жизнь упрямо нанизывала все новые бусинки воспоминаний о старых местах.

6 июня 1856 года – венчание с нежно любимой невестой в Крестовоздвиженской церкви, напоминавшей о переставшем существовать монастыре. Ничем не приметный двухэтажный каменный дом в Кисловском переулке, где помещалась редакция «Русского вестника» М. Н. Каткова. Напечатанные здесь сначала в журнале, позже отдельными томами «Губернские очерки» – начало огромного писательского успеха и славы.