Открытие природы - Андреа Вульф Страница 78

На конференции собралось около полутысячи ученых. Это был «выброс странствующих натуралистов» ^{1183}, если вспомнить, как охарактеризовал встречу Гумбольдт своему другу Араго. Приехали участники из Кембриджа, Цюриха, Флоренции и из далекой России. Из Швеции пожаловал, например, один из основателей современной химии Йёнс Якоб Берцелиус, среди нескольких англичан был старый знакомый Гумбольдта Чарльз Бэббидж. Блестящий математик Карл Фридрих Гаусс, приехавший из Гёттингена и на три недели остановившийся в квартире Гумбольдта, считал конгресс подобным чистому «кислороду» ^{1184}.

Несмотря на свой напряженный жизненный ритм, Гумбольдт выкроил время, чтобы восстановить свою дружбу с Гёте. Почти 80 лет и отдаленность в 200 миль от Веймара – Гёте был слишком слаб, чтобы приехать в Берлин, но Гумбольдт поехал к нему сам. Гёте завидовал своим берлинским друзьям, имевшим удовольствие регулярно видеться с Гумбольдтом. Стареющий поэт давно наблюдал за каждым его шагом и даже выпытывал подробности о нем у общих друзей ^{1185}. Он говорил, что мысленно не покидает старого друга, и новая встреча с Гумбольдтом стала одним из «ярчайших моментов» его жизни ^{1186}. В предшествовавшие двадцать лет они поддерживали регулярную переписку, и Гёте считал бодрящим каждое письмо от Гумбольдта. Когда Гумбольдт присылал ему свои свежие публикации, Гёте немедленно их прочитывал. Но ему очень не хватало их прежних оживленных обсуждений ^{1187}.

Гёте все острее чувствовал оторванность от научного прогресса. Он сетовал, что в Германии все очень разбросаны, не то что в Париже, где собрались вместе французские мыслители ^{1188}. Когда один ученый живет в Берлине, другой в Кёнигсберге, третий в Бонне, расстояния препятствуют обмену идеями. Насколько другой была бы жизнь, понял Гёте после встречи с Гумбольдтом, если бы они жили поблизости друг от друга! По его словам, один день в обществе Гумбольдта принес ему больше, чем годы «на одиноком пути» ^{1189}.

Но как ни велика была радость Гёте от нового обретения научного оппонента, по одному предмету – и колоссальному – они не достигли согласия: происхождение Земли. Во время учебы в Горной академии во Фрайберге Гумбольдт был сторонником идей своего учителя Абрахама Готтлиба Вернера, главного защитника теории нептунизма. Она состояла в том, что горы и земная кора образованы осадочными породами древнейшего океана. Но по результатам собственных наблюдений в Латинской Америке Гумбольдт стал впоследствии «вулканистом» ^{1190} и считал, что главную роль в истории Земли сыграли катастрофы – извержения вулканов и землетрясения.

Под земной поверхностью все связано, утверждал Гумбольдт. Андские вулканы, на которые он восходил, соединяются друг с другом под землей, образуя «единый вулканический очаг» ^{1191}. Системы и цепи вулканов, протянувшиеся на огромные расстояния, свидетельствуют, по его словам, о том, что они – не отдельные местные проявления, а части глобальной группы. Приводимые им примеры были наглядными и устрашающими ^{1192}: одним уверенным движением он увязывал внезапное возникновение нового острова на Азорском архипелаге 30 января 1811 г. с волной землетрясений, от которых содрогалась планета еще больше года, – от Вест-Индии, равнин Огайо и Миссисипи до Каракаса, разрушенного катастрофическим землетрясением в марте 1812 г. Затем 30 апреля 1812 г. произошло вулканическое извержение на острове Сен-Винсен – в тот самый день, когда жители берегов реки Апуре (откуда Гумбольдт начал свою экспедицию к Ориноко), по их утверждениям, слышали глубоко внизу громкий рокот. Все эти события Гумбольдт считал звеньями одной колоссальной цепной реакции.

Теория сдвига тектонических плит будет подтверждена только в середине XX в., но уже в 1807 г. Гумбольдт утверждал в «Записках по географии растений», что Африканский и Южно-Американский континенты некогда соединялись. Позднее он писал, что причиной расползания континентов послужила «подземная сила» ^{1193}. Гёте, твердый «нептунист», был в ужасе. Все внимают безумным теориям, жаловался он, «прямо как дикари – проповедям миссионеров» ^{1194}. Настоящий «абсурд» ^{1195} – полагать, будто Гималаи и Анды – гигантские горные хребты, «гордые и прямые», некогда внезапно восстали из чрева Земли ^{1196}. Гёте шутил, что ему пришлось бы заново устроить весь «головной мозг», если он когда-нибудь согласится по этому вопросу с Гумбольдтом. Но, несмотря на эти научные расхождения, Гёте и Гумбольдт оставались добрыми друзьями. «Возможно, я просто старею, – писал Гёте Вильгельму фон Гумбольдту, – все больше кажусь самому себе историей» ^{1197}.