Батый - Алексей Карпов Страница 77

В следующем, 1252 году князь Александр Ярославич вновь отправился «в Татары» — по своей ли воле или будучи вызван туда, неизвестно. «…И отпустили его с честью великой, дав ему старейшинство во всей братии его», — свидетельствует летописец. Андрей же в Орду не поехал. Пересмотр принятых ранее решений был ему невыгоден, и соглашаться с ним он не собирался. Получалось, что в противостоянии великого хана и его противников из дома Угедея он — может быть, и не ведая того — оказывался на стороне последних⁷⁰. Это имело для него самые печальные последствия.

Летописи по-разному описывают то, что произошло на Руси в отсутствие князя Александра Ярославича. Но смысл происходящего в целом ясен. «В то же лето надумал князь Андрей Ярославич со своими боярами бегати, нежели царям служити…» — читаем в Лаврентьевской летописи. «Цари» здесь, по всей вероятности, — Батый и Менгу-хан. Отказ от исполнения их воли был расценен властями Орды как мятеж. Наказание последовало незамедлительно. В июле 1252 года многочисленное войско во главе с ордынскими воеводами Неврюем ^[44], Котией и Олабугой «храбрым» вторглось в Суздальскую землю. 23-го числа, в канун дня святого Бориса, татары переправились близ Владимира через Клязьму и скрытно двинулись к Переяславлю, куда отступил со своими полками князь Андрей Ярославич. По всей вероятности, его поддерживал младший брат, переяславский (а впоследствии тверской) князь Ярослав; здесь, в Переяславле, находились жена и дети Ярослава. Андрей решил дать татарам бой («Господи! Доколе нам меж собою браниться и наводить друг на друга татар?! — передают его слова поздние летописи. — Лучше мне бежать в чужую землю, нежели дружиться и служить татарам!»). «На утро же на Борисов день (24 июля. — А. К.) встретил их князь великий Андрей со своими полками, и сразились оба войска, и была сеча великая. Гневом же Божиим за умножение грехов наших побеждены были христиане погаными, а князь великий Андрей едва убежал…» Сначала он направился в Новгород, однако новгородцы, верные своему князю Александру, не приняли его, и Андрей бежал в Псков, где стал дожидаться жены — дочери галицкого князя Даниила Романовича, на которой он женился полутора годами раньше, зимой 1250/51 года. (Как считают историки, сближение Андрея Ярославича с князем Даниилом Галицким преследовало, помимо прочего, и политические цели, а именно создание антиордынской коалиции; это должно было сильно не нравиться Батыю, который к тому времени перестал доверять Даниилу.) Затем, уже с женой, Андрей выехал в Колывань (нынешний Таллин), а оттуда — в Швецию, где был принят «с честью». На Русь он вернётся позднее — после смерти Батыя. В Пскове же, но чуть позже, найдёт убежище князь Ярослав Ярославич, принятый псковичами на княжение.

Тем временем, победив Андрея, татары захватили Переяславль и вновь, как во времена Батыева погрома, «рассыпались» по окрестным землям, грабя, убивая, сжигая дома и посевы и уводя население в полон: «…и княгиню Ярославову схватили (жену князя Ярослава Ярославича. — А. К.), и детей поймали, и воеводу Жидослава здесь убили, и княгиню убили, а детей Ярославовых в полон увели, и людей многих в плен захватили, и, много зла сотворив, ушли». Только после этого во Владимир возвратился из Орды получивший ярлык на великое княжение Александр Ярославич: «…и встретили его с крестами у Золотых ворот митрополит, и все игумены, и горожане, и посадили его на столе отца его Ярослава… и была радость великая в граде Владимире и во всей земле Суздальской»⁷¹. Радость была искренней, ибо вокняжение Александра, правителя сильного и снискавшего огромный авторитет в русском обществе, но вместе с тем умевшего ладить с татарами и пользовавшегося их поддержкой, означало стабильность и спокойствие, столь необходимые измученной Русской земле. Спустя полгода, 3 февраля 1253 года, умер князь Святослав Всеволодович⁷², и с этого времени «старейшинство» Александра и его права на великокняжеский стол уже никем не могли быть оспорены.

Русские летописцы XV–XVI веков упоминают в связи с поездкой Александра Невского в Орду и последующей «Неврюевой ратью» исключительно «царя Сартака»: к нему направлялся князь и от него получил ярлык на великое княжение. Наверное, так оно и было. Но нет сомнений, что за всем происходившим тогда на Руси стоял Батый. О том, что именно он послал на Русь «Неврюеву рать», прямо сообщается в Житии Александра Невского⁷³. В своём улусе Батый был полновластным хозяином, и Сартак мог действовать лишь с его указки. Тем более что «Неврюева рать» оказалась лишь одним из событий 1252 года. Этот год вообще стал заметным рубежом в истории татарского владычества над Русью. Сбросив груз противоборства с центральным монгольским правительством, Батый смог свободнее действовать в своих русских владениях. Во-первых, в том же 1252 году наконец-то был отпущен на Русь рязанский князь Олег Игоревич, проведший в Орде в качестве пленника долгих 15 лет. Надо полагать, Батый посчитал возможным сделать это лишь после того, как его положение в Монгольской империи окончательно упрочилось, — до этого Олег мог понадобиться ему в качестве своего рода «разменной монеты» в торге с Каракорумом. Во-вторых, одновременно с «Неврюевой ратью» было послано войско против галицкого князя Даниила Романовича, тестя и вероятного союзника мятежного Андрея Ярославича. Правда, Куремса, которому поручено было привести Даниила в послушание, не сумел проявить себя должным образом («Даниил воевал с Куремсой и никогда не боялся Куремсы», — писал, напомню, галицкий книжник). Тем не менее действия Куремсы ясно показывали, что Батый недоволен Даниилом Галицким и той политикой, которую тот проводил. Тучи над Даниилом сгущались, хотя гром грянет уже после смерти Батыя, при его преемнике Берке.

Но основную ставку в русских делах Батый, несомненно, делал на Александра Невского. Победитель шведов, немцев и литвы, грозный на поле брани, Александр совершенно по-иному вёл себя в отношениях с Ордой, демонстрируя полнейшую покорность власти ордынских «царей». Современные историки по-разному оценивают его восточную политику: одни видят в курсе, избранном князем, лишь проявление присущей ему осторожности, дипломатической гибкости, иногда даже простое угодничество перед жестоким и непобедимым врагом, стремление любыми средствами удержать в своих руках власть над Русью; другие, напротив, ставят в великую заслугу Александру его смирение перед Ордой, спасшее Русь от физического уничтожения татарами (а заодно и от духовного порабощения Западом). Противопоставлять одно другому, по-видимому, не следует: в истории Александра нашлось место и для ратных подвигов, и для искусной дипломатической игры, и для униженного стояния на коленях перед татарскими «царями», и, вероятно, для интриг против брата Андрея. Но многого в его истории мы, увы, не знаем и, очевидно, не узнаем никогда. Не знаем мы, например, какой ценой достался Александру ярлык на великое княжение и на что ему пришлось пойти ради этого. Русский историк XVIII века Василий Никитич Татищев — а вслед за ним и многие другие историки — считал Александра Невского едва ли не инициатором татарского нашествия 1252 года. В «Историю Российскую» Татищев включил рассказ о том, как жалобы Александра на брата Андрея привели к страшной «Неврюевой рати» и жестокому разорению Северо-Восточной Руси: «Иде князь великий Александр Ярославич во Орду, к хану Сартаку, Батыеву сыну, и прият его хан с честию. И жаловася Александр на брата своего великого князя Андрея, яко сольстив хана, взя великое княжение под ним, яко старейшим, и грады отческие ему поймал, и выходы и тамги хану платит не сполна. Хан же разгневася на Андрея и повеле Неврюи салтану идти на Андрея и привести его перед себя…»⁷⁴ Получается, что Александр наговаривал на брата, обвиняя его в тягчайших преступлениях, в том числе неуплате татарской дани и пошлин — «выхода» и «тамги», — с единственной целью: отнять у него великое княжение. Но так ли это? Едва ли можно думать, будто Татищев извлёк процитированный выше текст из какого-то «раннего источника, не попавшего в летописи», как считают некоторые исследователи⁷⁵.