Головнин. Дважды плененный - Иван Фирсов Страница 77

Пять дней назад Головнин первым увидел поверх туманной дымки высокие, покрытые снегом вершины.

— Америка! — выкинул вперед руку командир «Дианы». Первым поспешил к нему штурман.

— Похоже, Ситха где-то под горами.

— Не Ситха, а Норфольк, как писано у Кука на карте, — поправил командир.

Но штурман заупрямился.

— Мой тезка в Аваче называл сию бухту Ситха, по-русски, так и все компанейские ее зовут. Наши-то ранее Кука в тех местах появились.

Головнин промолчал, видимо, чувствуя, что прав Хлебников. Горы в это время опять заволокло облаками…

Пять дней тыкались в незнакомые берега мореходы, Головнин про себя чертыхался. Не было под рукой ни одной достоверной карты, а Хлебников вслух заметил командиру:

— Надо бы в Кронштадте попытать было у Лисянского совета, он эти места обшарил достоверно.

В ответ командир поднял брови, пожевал губами, но ничего не ответил. Как-то получилось, что Головнин общался только с чопорным Крузенштерном, а его спутника, простодушного Юрия Лисянского, избегал. А напрасно, Лисянский намного раньше Крузенштерна подготовил к изданию свои записки и альбом карт Русской Америки. Но его невзлюбил Чичагов и ему отказали в издании за казенный счет, а Крузенштерну сделали это без проволочек…

На исходе пятого дня показался берег, вход в залив. С «Дианы» спустили шлюпку, мичман Мур начал делать промеры. Не успели поднять шлюпку, поднявшийся ветер разогнал туман, и следивший за обстановкой Хлебников крикнул:

— На мысе маяк!

На высоком берегу в глубине залива четко вырисовывалась белая башенка. Головнин не мешкая скомандовал:

— Право руль! Держать на маяк!

Не прошло и часа, откуда-то издалека явственно донесся звук пушечного выстрела. Рикорд повеселел:

— Заметили-таки нас!

У командира тоже поднялось настроение.

— Распорядись, Петр Иваныч, ответствовать пушкой! На берегу вспыхнул неяркий, но ясно видимый огонь маяка.

Тут же, для подтверждения, «Диана» выстрелила еще раз, и, показывая свое место, командир распорядился жечь фальшфейер и поднять на грот-брам-стеньге фонарь.

Лавируя в полумраке, с подобранными парусами «Диана» к полуночи приблизилась к маяку.

— За кормой слышны всплески! — крикнул рулевой матрос.

Головнин перегнулся через перила. Внизу, в темноте, чавкая веслами, подходила большая шлюпка. На душе командира отлегло, оттуда доносился русский говор.

— Кто такие? — крикнул он в рупор.

— Компанейские мы! — донеслось снизу. — Правителем посланы.

— Подходи к борту! — скомандовал Головнин и поманил Рикорда.

— Не мешкая выставь дюжину наших с заряженными ружьями на палубе. Мало ли их, но ружья не кажи, дабы не спугнуть напрасно.

За борт выкинули веревочный трап, а командир предупредил, подниматься по одному, оружие не брать.

— А мы безоружны! — ответили с бота и полезли по трапу.

Прыгая на палубу, они диковато, с робостью озирались. Вроде бы свои, русские, а стоят все поодаль, настороже. «Не англичане ли?» — в тревоге заподозрил Коробов. Но тут же успокоился.

Капитан судна заговорил на чистом русском языке. Убедившись, что пришельцы присланы Барановым, Головнин махнул рукой Рикорду и сказал Коробову:

— Мы такие же русские, можете вольно с матросами похристосоваться. «… услышав со всех сторон русский язык, были вне себя от радости и признались, что они приехали вооруженные саблями, пистолетами и ружьями. Но, подозревая, что мы англичане, об оружии утаили и оставили оное на лодке».

— Кто из вас за лоцмана места сии знает? — первым делом спросил Головнин.

Коробов крикнул кого-то из своих людей.

— Соколов у нас за проводника, он эти места на ощупь знает.

Узнав, в чем дело, бородатый промышленник пробасил:

— Однако лишь засветло тронемся. Здесь вкруг каменья да кряжи под водой…

Около полудня «Диана» под буксирами прошла к крепости. Одиннадцать выстрелов приветствовали соотечественников.

— Дозволь ответить? — спросил Рикорд.

— Погоди, — остановил его Головнин, — много чести для купцов…

«Диана» еще не отдала якорь, а на борт поднялся главный правитель.

— Коллежский советник Баранов, — учтиво ответил он на приветствие Головнина и тут же продолжил по-деловому:

— Якорное место, господин капитан, наилучшее подале, — он повел рукой ближе к крепости. — Там глубина дюжина сажен и грунт песчаный.

Когда Головнин распорядился, правитель добродушно упрекнул:

— Крепость отдала салют императорскому флагу, — он кивнул на крепость, над которой реял флаг компании, — однако ответа не получила.

Головнин ответил в тон:

— В наших морских законах о сем не прописано, но в уважение к делам компании и вашей фортеции мы ответствуем.

Пока канониры готовили пушки, Головнин поспешил обрадовать правителя, мол, привез четыреста пудов муки.

— Мы, правда, нынче в достатке, но год на год не приходится, хлебушек здесь первая еда. — Баранов сделал приветливый жест. — Прошу вас, господин лейтенант, сей же час ко мне в дом мой отобедать со всеми вашими офицерами. И не отговаривайтесь, для нас ваш визит — праздник.

Пока Баранов спускался по трапу, «Диана» отвечала салютом крепости. «На два выстрела меньше наших, — считал выстрелы Баранов, — судно не компанейское, у него свои законы». В Русскую Америку до этого приходили суда по контракту с компанией, и Баранов худо-бедно, но ими распоряжался. «У вас свои порядки, а у меня свои, — лукаво прищурился правитель, — надобно все же вас умасливать…»

В полдень распогодилось, проглянуло солнышко. Офицеры во главе с командиром ступили на берег.

Крепостные стены внезапно опоясались вспышками пушечных выстрелов, закурился дымок. Русских военных моряков встречала салютом Русская Америка.

— Не по этикету, но правитель нас уважает чрезмерно, — удивился командир.

Двухэтажный особняк Баранова поразил гостей внутренним убранством. В дикой глухомани, за две тысячи верст от России, дом правителя выглядел сказочным.

Гостей встречал сам хозяин, в мундире с орденской лентой. Скупое солнце отражалось в блестевших витых Шандалах, в позолоте багета многочисленных картин, в бронзовых скульптурах, в больших зеркальных стеклах книжных шкафов. Восхитила Головнина библиотека, картины.

— Гляди-ка, Петр Иваныч, книжицы-то всех европейских народов. Аглицкие, голландские, немецкие, латинские.

Еще больше удивили Головнина прекрасные испанские полотна художников. Пейзажи, натюрморты, портреты. Баранов водил их по комнатам, все стены сплошь были увешаны картинами. Наконец Головнин не выдержал: