Не только Евтушенко - Владимир Соловьев Страница 76

Поразительно – грибы подсохли живьем, в естественном состоянии, я собрал с ведро, а мог втрое-вчетверо-впятеро больше, и дошли они на следующий день на заднем стекле нашей «Мазды Протеже», когда мы возвращались в Н-Й в самый душный день этого лета, пропустив нью-йоркский блэк-аут, как тот зощенковский герой, который выкушал полторы бутылки русской горькой и проморгал знаменитое крымское землетрясение. Какие грибные ароматы гуляли у нас в салоне: здесь русский дух, здесь русским пахнет! По пути я слушал радио о неслыханной жаре в Европе, о погибших от жары во Франции, в то время как тамошний президент проводил вокейшн в Квебеке, и мы с ним чудом разминулись, и еще глубже вдыхал очищенный воздух из кондиционера, который тоже создает некий сюр – по контрасту с адовой духотой хайвея.

Если чем лечить ностальгию по родине, которую я покинул (как и она меня, мы квиты) четверть века назад и в которой не был уже половину этого срока, и что-то не тянет (последний раз – когда мы с Леной строчили книгу о Ельцине, перегероизировав нашего героя, потом, после октября 93-го, сильно в нем разочаровавшись), так это, конечно, грибами, а те через океан те же самые, с небольшими модификациями, грибы как примирение с действительностью, да еще без конкурентов – американы признают только магазинные шампиньоны, портабелло и ойстеры, а все лесные считают ядовитыми. Если и встретишь на тропе срезанный гриб, то родом опередивший тебя грибник непременно индеец, поляк или русский.

Так было и в этот раз, когда нас заносило все выше в горы, все дальше и глубже во франкоязычную глушь Квебека. Запыхавшись вместе с нашей «маздой» от крутого подъема, мы остановились передохнуть у дикого лесного озера по имени Альфонс. Профессиональным взглядом окинул покрытую ржавыми готическими иглами землю и с большим удивлением обнаружил парочку аккуратно надрезанных маслят – червь опередил грибника, рядом еще тлеющий окурок, который вдавил каблуком в землю. Полминуты спустя – русские голоса, и один за другим трое наших земляков, если земляками считать всех, кто с земли русской, пусть она даже поделена теперь на независимые страны. Он – коренастый, прокуренный, голубоглазый, курносый, с моей ямочкой на подбородке, которая у меня густо заросла щетиной, а у него сияла на гладковыбритом лице – родом из Вятки.

– Типичный вятич! – умилилась Лена, у которой в Питере была пара знакомцев из Вятки, включая славного детского иллюстратора Юрия Васнецова.

Вятич служил на Волыни, где и повстречал свою будущую супругу, а третьей была его теща – грустная старушка из Израиля, через который прошли и супруги, пока их не приветил Монреаль в доказательство, что франко-квебекский национализм не есть шовинизм, а направлен исключительно на англоязычных канадцев. В чем мы сами – на гостевом, правда, уровне – неоднократно убеждались этим летом; сначала я не понимал в чем дело, а потом чувствовал себя самозванцем – нас приветствовали и обласкивали за нью-йоркский номер на «Мазде Протеже». Махали руками из своих машин, мотоциклист сделал круг почета и выкрикнул: «I love New York», высокая француженка дежурила у нашей «мазды» и, когда подошел ее хозяин с собранными грибами, прижала меня к своему полногрудию – если бы меня лично! Это она отдавалась всему Нью-Йорку: оргазм без соития. Нам доставались чужие ласки, чужие симпатии, чужие льготы.

Статус наибольшего благоприятствования, короче.

Тот же национальный лесопарк Мориси, куда мы свернули над Труа-Ривьер, испугавшись грозовых туч на пути вверх по течению Святого Лаврентия. Нам от ворот поворот: мест в кемпграунде нет.

– Мы из Нью-Йорка, – сказал я и протянул в подтверждение водительские права.

Места тут же отыскались, причем лучшие, лакомые, на выбор. Бедные торонтцы, оттавцы и прочие нефранцузы Канады! Причина, почему в квебекских национальных и провинциальных парках не услышишь английскую речь, – процентная норма! Да и к Нью-Йорку такое отношение внове и напрямую связано с 11 сентября. Ничего подобного прежде не было, а мы ездим сюда с четверть века.

– Нас всех объединяет русский язык, – сказала Лена разноплеменным закарпатцам.

– Так редко его услышишь… – посетовала застрявшая в Израиле старушка.

– И грибы, – сказал солдат из Вятки.

В прежние времена, когда я коллекционировал русские судьбы в Америке («Тринадцатое озеро», например), я бы, конечно, клещом вцепился в него, опрашивая и додумывая, но теперь, когда мои интересы сузились на самом себе, я возбудился от охотничьего хвастовства и ушел к машине, чтобы продемонстрировать грибные находки этого вполне удачного дня.

Когда двое вышли из лесу, я не глядя сунул им под нос грибы, продолжая свой сбивчивый охотничий отчет. Потом поднял глаза и увидел ошалелую пожилую парочку квебекуа. Минут через пять появилась Лена с русскими, а когда мы уже с ними распрощались, подбежали мои французы с мухомором, чтобы узнать рецепт его приготовления. Бледные поганки здесь, слава богу, не водятся, а от мухомора еще никто не умирал. Отделаются несварением желудка. Куда хуже обошелся я с другой парочкой квебекуа, на которых наехал, не обратив внимания на мигающий красный. Живы остались – и то хорошо. На нашем подранке «Тойоте Камри» я ухитрился докатить тогда до Нью-Йорка – с найденным в лесу рыжим котом, которого, естественно, назвал Бонжуром. (См. следующий сказ под этим названием.) Мы любили этот наш первый кар, как живое существо, Лена называла его «тойотушка», и ключ на память у меня на столе – всё, что осталось. К «мазде» мы относимся сугубо утилитарно, никакого больше антропоморфизма, амикошонства и панибратства.

Свою грибную страсть я мимоходом описал в «Тринадцатом озере», в рассказах «Ошибка», «Дефлорация» и «Bonjour», в детективном романе о русских бля*ях в Америке «Матрешка», с грибов начал свой очерк «Путешествие в мир Шемякина», а ключевую роль они играют в «Семейных тайнах», самой серьезной после «Романа с эпиграфами» и до «Post mortem» из моих книг. С трудом преодолеваю соблазн дать оттуда парочку грибных замет героини-юницы, большой специалистки по этой части. Она ловко надувает своего сопутника-вегетарианца, подсунув ему грибное жаркое, которое тот принимает за курятину.

«Никак нет! Это – chicken-moushrooms, куриные грибы: растут на деревьях, по вкусу неотличимы от курицы, но без костей», – и сует ему справочник с их изображением. Для вегетарианца это еще один аргумент против мясоедства: зачем убивать курицу, когда можно съесть «куриный гриб»!

В наших бросках на север, как мы с Леной окрестили бегство из раскаленного августовского Н-Й в Мейн, Квебек и атлантические провинции Канады, грибы я собираю поутру, будучи по природе жаворонком, когда моя сова еще спит в палатке, да и не только она:

«Когда еще всё в мире спит,

Я убегал к родным брегам» – и т. д.

Я часто вспоминаю роскошный этот стих, он про меня, хоть я и не с Волги, а с Волги Лена – родом из Костромы, и когда дохожу до «этот стон у них песней зовется», Лена меня неизменно поправляет:

– Не у них, а у нас.

– У вас, – соглашаюсь я, и это одно из наших принципиальных разногласий, хоть я и прожил обок с ней сто лет как минимум…