Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин Страница 76

Штабы фронтов, которых в августе 1915 года стало уже три, тесно взаимодействовали с гражданскими властями ближайшего тыла. Если учесть, что тылом Северного фронта была столица империи — Петроград, тылом Западного фронта — Москва (историческая столица Российского государства), а тылом Юго-Западного фронта — Киев («мать городов русских»), то легко предположить, что чуть ли не вся Европейская Россия с ее основными жизненными центрами испытывала на себе давление военных властей. В частности, широко развивалась сеть борьбы с дезертирством.

Оперативная пауза зимы 1916 года позволила отладить систему и отдельные ее элементы если не до идеала, то до необходимого уровня. При этом военная власть в вопросах, относившихся к Вооруженным силам, безусловно, доминировала над гражданскими властями. Например, заведующий военно-судной частью штаба главнокомандующего армий Западного фронта от 29 апреля 1916 года сообщал московскому губернатору, что «в целях уменьшения скопления на этапах арестованных нижних чинов, задержанных без достаточных оснований», требуется, чтобы полиция своевременно сообщала информацию этапным комендантам, которым после задержания передавали дезертиров. Информация должна была содержать «точные сведения о том, кем и по каким причинам доставленный подвергся задержанию, за кем он должен числиться содержанием, и препровождать этапному коменданту копию постановления судебного следователя или иного должностного лица об арестовании задержанного». ^[316]

Командование старалось всеми силами оздоровить обстановку в Вооруженных силах, обескровленных в период Великого Отступления. Оппозиционная пропаганда, распространявшаяся на фронте организациями Земгора и приходившими из тыла резервистами, действовала против властей. Любой неуспех раздувался и гипертрофировался в негативную сторону до неимоверной величины. Так что порой приходилось действовать жестко, а то и жестоко.

Тех солдат, что подпадали под карательные меры военного законодательства в особенно тяжелых статьях, не жалели. По меньшей мере, так следует из приказов Верховного главнокомандования; исполнение же приказов и распоряжений неизбежно было менее жестким на порядок. Так, в конце 1915 года Ставка приказывала: «Беглых и мародеров немедленно предавать военно-полевому суду при ближайшем этапном или штатном городском коменданте или уездном воинском начальнике… Приговоры военно-полевых судов, немедленно приводимые в исполнение, предавать широкой огласке, в особенности в запасных маршевых частях». ^[317]

Рано или поздно все тайное становится явным. Уловки солдат распознавались, и Ставка выпускала приказы, которые карали бы применение данных уловок в последующем. Переход к позиционной борьбе, позволивший упорядочить организацию тыла и усилить контроль над Действующей армией, также оказался на стороне руководства. В итоге 12 января 1916 года вступил в силу новый закон о дезертирстве, «изменивший юридическую конструкцию понятия побега. По прежнему закону побег являлся формальным преступлением, зависящим исключительно от продолжительности времени самовольного отсутствия, а не от свойства умысла. По новому же закону побегом признается самовольное оставление военнослужащим своей команды или места служения, учиненное с целью уклониться вовсе от военной службы, или от службы в Действующей армии или только от участия, хотя бы и временно, в военных действиях. Самовольное же оставление своей команды, не имевшее ни одной из указанных целей, признается самовольной отлучкой». ^[318]

Новые указания не могли дать результатов немедленно. Требовалось некоторое время, чтобы распоряжения Ставки дошли до войск, находившихся не только на фронте, но и в тылах, и в гарнизонах. В первую голову — сведения о практическом применении закона о дезертирстве от 12 января. Пока же следовало ждать. Так, 3 февраля 1916 года министр внутренних дел со ссылкой на военного министра сообщил губернаторам, что в последнее время наблюдается «значительное усиление побегов» призывников из эшелонов. ^[319] К весне инерция была, в основном, преодолена. Новый виток дезертирства в самых разнообразных формах начнется в конце года, уже после остановки Брусиловского прорыва и неудачи Румынского похода.

Возможно было уклоняться от боя и во время самих сражений. Необходимо было только найти повод для того, чтобы остаться в тылу. Неудивительно, что с самого начала войны командование указывало, что легкораненые должны добираться до лазаретов сами, а для выноса с поля боя прочих раненых должны существовать специальные люди — санитары. Все бойцы обязаны участвовать в огневом бою, а потому любое ослабление подразделения на каком-либо участке легко могло привести к тактическому поражению.

Но часть солдат во время боев оставалась в траншеях, мотивируя это любыми средствами. Например, в «Записке по поводу выполнения операций на Юго-Западном фронте в декабре 1915 года и на Северном и Западном фронтах в марте 1916 года» указывалось: «Необходимо обратить больше внимания на выучку, тренировку и особенно на воспитание нижних чинов… в группе генерала Плешкова во время боев были задержаны комендантом группы более четырехсот человек беглых солдат…» Еще в одной из дивизий триста человек скопились у питательного пункта в то время, как дивизия была в бою. Неудачные наступательные операции на Стрыпе и Нарочи не могли не повлиять на рост такого, так сказать «внутреннего дезертирства», при котором солдат находится в расположении своего соединения, но не участвует в сражении. Как видно из «Записки», основной мерой воздействия на нижних чинов должно было стать их соответствующее «воспитание». Одним из методов воспитания являлась упомянутая выше порка розгами.

Таким образом, ввиду широкого распространения таких пагубных явлений, как дезертирство и уклонение от участия в бою, в мае 1916 года были внесены новые изменения определенного характера в Воинский устав о наказаниях. В преддверии решительного наступления на Восточном фронте Верховное главнокомандование стремилось до предела усилить численность боевых группировок предназначенных для удара армий. Теперь за соответствующие действия и призывы к бегству, сдаче или уклонению от боя законодательство, безусловно, предусматривало смертную казнь. Под уклонением от боя отныне понимались и самострелы.

Ив 1916 году явление «палечников», то есть солдат, намеренно наносивших себе легкие ранения, чтобы убыть в тыл хотя бы на время, а еще лучше навсегда, имело сравнительно широкие масштабы. Как говорит участник войны, это обстоятельство «начало принимать в мировую войну настолько грозный характер, что были установлены самые суровые наказания, то есть полевой суд с высшей мерой наказания». ^[320] Жестокостью репрессалий командованию удалось несколько сбить волну самострелов. По крайней мере таких масштабов, как в 1915 году, «пальчики» уже не имели.