Атаман - Валерий Поволяев Страница 76

— Але!

Телефон молчал — шальной выстрел из каппелевской цепи перебил тонкий проводок соединения. Вот и связи не стало.

— Приходи, кума, на рынок, будем медом торговать. — Прапорщик потянул вниз реверс, прибавляя скорость.

Уже можно было рассмотреть потные сосредоточенные лица каппелевцев. Они подходили к бронепоезду все ближе, и, несмотря на то что бронепоезд двигался, громыхал колесами и железом, пытаясь выскочить из обжима, тот становился все теснее. Пули яростно щелкали по броне.

Вырлан метнулся к оконцу, увидел копошащихся позади бронепоезда людей, глянул в сторону леска, на расчищенные пути — там тоже появились люди, начали возводить новый завал.

Вот и все, вот и зажат бронепоезд.

Где-то совсем недалеко, обреченно, через силу, запел рожок тревоги — «рожковое» правило перекочевало на бронепоезда с флота, — ударил одинокий пулемет, пробивая дрожью своей, стуком железную облицовку поезда; дрожь эта докатилась до паровоза, потом ударил второй пулемет, но было поздно. Каппелевцы уже штурмовали бронепоезд. В будку машиниста сунулся молодой, конопатый солдат. Вырлан двумя ударами ноги сбил его на землю, выглянул наружу.

Цепи каппелевцев уже прилипли к поезду, молотили в броню прикладами, кое-где шла рукопашная. Самое время бежать. Вырлан обернулся, выкрикнул призывно:

— Иван, за мной!

Но Иван не услышал его, он уже выпрыгнул из другой двери на противоположную сторону.

Вокруг раздавались глухие удары, вскрики, мат, сопение, стоны — шла обычная кулачная драка, не слышно ни одного выстрела, словно в руках солдат не было винтовок, а оборонявшиеся не были вооружены пулеметами; на Вырлана даже никто не обернулся... Он бросился в высокую сохлую траву, оставшуюся в низине с прошлого года...

В живых каппелевцы — из корпуса генерала Венгеровского — не оставили никого; всех, кто был в бронепоезде, положили на насыпь и расстреляли, били лежащих из винтовок в затылок.

Второй семеновский бронепоезд вместе с «золотым» составом вернулся через четыре с половиной часа. От завалов даже следов не осталось. Второй бронепоезд подходил к первому уверенно, неспешно, будто к верному другу; прибывших не смутило, что никто не высовывается с любопытством из бронированных отсеков, не приветствует их.

Машинист, подойдя к стоящему на путях бронепоезду метров на двести, дал гудок. В ответ гудка не услышал, и тогда он, опытный мужик, много раз мятый жизнью, молвил озадаченно:

— Чегой-то тут неладно!

— Да, — согласился унтер, — такое впечатление, будто весь состав выбили.

Машинист вцепился рукой в тормозной рычаг, колеса заскользили по рельсам, и бронепоезд остановился. Тревожно и горько прохрипел гудок, всколыхнул пространство, и машинист, глядя в оконце, вяло зашевелил побелевшими, ставшими неожиданно чужими губами:

— М-мать моя!

Из первого бронепоезда, из всех закутков и углов, выпрыгивали каппелевцы.

— М-мать моя! — повторил, с трудом шевеля губами, машинист и поспешно заскрежетал реверсом.

Бронепоезд начал двигаться назад, но оказался зажатым между «золотым» составом, в котором находилось двадцать человек охраны плюс два паровозника, и внезапно ожившим мертвым бронепоездом.

Заступали пулеметы — вначале на одном бронепоезде, потом на другом. Бить из пушек друг по другу боялись — слишком мало было расстояние между составами — снаряд, отрикошетив, запросто, бумерангом, мог вернуться к тем, кто его пустил.

— Не жалей угля! — прохрипел вахмистр командно, но унтер и без того подбрасывал уголек — мелкий английский кардиф, горящий как порох, припасенный специально для пиковых ситуаций, когда надо удирать, — лопату за лопатой в ревущее жерло топки. — Не жалей!

В следующий миг вахмистр услышал — точнее, ногами, телом своим, пятками, коленями почувствовал удар поезда о поезд, броневой состав даже не дрогнул от этого удара. «Золотой» состав устоял на рельсах, он словно отпрыгнул от бронированного чудища на десяток метров, застучал учащенно колесами на стыках, будто конь копытами на камнях — звонко, грубо... Перенести второй удар для него было проще, он уже сам двигался, а всякий удар на ходу здорово смягчается, и это уже не удар, а пол-удара, треть его, это уже можно выдержать. «Золотой» состав покатился проворнее; казаки, сидевшие в вагоне, высунулись наружу, кто-то пальнул из винтовки поверх бронепоезда, толкающего их состав, но тут же на него навалились товарищи:

— По ком стреляешь, дурак? Это же наш бронепоезд. На-аш!

— И верно, — произнес очумелый казак и поспешил убраться внутрь вагона.

Вместе с бронепоездом, который, как поняли теперь семеновцы, попал в руки противника, несколькими цепями, очень густо наступали каппелевцы.

Машинист «золотого» состава уже сообразил, что надо делать; паровоз, отфыркиваясь длинными кипящими струями, прибавил скорость и оторвался от бронепоезда.

Каппелевцы продолжали наступать. Вскоре загрохотали и орудия. Все перевернулось на вольном даурском просторе: небо поменялось местами с землей; над деревьями, ломая им макушки, а иногда вообще выворачивая с корнями, срубая головы людям, находящимся рядом, проносились огненные болиды; облака сделались антрацитовыми от копоти.

Бой закончился уже в ночи, когда в небе зажглись звезды, но из-за черного дыма их не было видно. Ни одни человек из семеновцев — кроме Вырлана — не остался а живых, полегли все.

Но и каппелевцам ничего не досталось, они несколько дней искали золото, его следы, и ничего, даже малой монетки не смогли найти — ниччего. «Золотой» вагон был запечатан на три пломбы, их вроде бы никто не трогал, но внутри вагона была пустота.

За те несколько часов, которые «золотой» поезд отсутствовал, все и произошло. Начальник экспедиции получил команду спрятать золото и команду эту выполнил, спрятал остатки золотого запаса. Так надежно спрятал, что золото это до сих пор никто не может найти.

Искал его потом и сам атаман, но все попытки оказались тщетными: золото словно сквозь землю провалилось, ушло туда, откуда и явилось людям, — в недра, в тяжелую темную глубь. Нет его!

В Чите атаман старался больше не появляться — одолевали нехорошие предчувствия, от которых все тело, руки, ноги делались чужими, кожа на лице немела, около рта возникали глубокие горькие складки. Он пытался представить себе свою дальнейшую судьбу и ознобно передергивал плечами: ничего хорошего в ней он не видел.

За атамана в Чите остался генерал Вержбицкий. Семенов много раз задавал себе вопрос — доверяет он Вержбицкому или нет, и всякий раз ловил себя на мысли, что не может дать точный ответ.

Россия, восточная ее часть — огромный кусок — начала разваливаться на куски, и это рождало у Семенова боль, еще — невольное ошеломление: неужели так все и рухнет, неужели?

Только на одном Дальнем Востоке образовалось три независимых правительства: одно заседало в Верхнеудинске, второе — в Чите, третье — во Владивостоке.