Яков Тейтель. Заступник гонимых. Судебный следователь в Российской империи и общественный деятель в Германии - Елена Соломински Страница 76

Первые месяцы жизни в Берлине Тейтеля напоминают его первые месяцы жизни в Москве 1912 года: тогда, он был вроде бы на пенсии, но занят в работе сразу нескольких еврейских общественных организаций. В Берлине 1921 года он – в эмиграции, но, в действительности, в привычной для себя среде русских людей и еврейских забот. Он будто одновременно сразу на всех фронтах: в апреле Тейтель инициировал создание Дамского комитета по сбору вещей и благотворительности; 21 июня он принял участие от Союза русских евреев в совещании представителей русских общественных организаций по оказанию помощи голодающим в России (по иронии судьбы это высокое собрание в изгнании проходит в залах отеля «Russisches Hof»); 28 июня правление Союза русских евреев «несмотря на крайне скудное состояние кассы» выделяет 10 000 марок в пользу беженцев из Крыма и голодающих в России ⁴⁸⁷, берлинская газета «Голос России» опубликовала позднее его «Призыв к евреям»: «Десятки миллионов наших соотечественников обречены на голодную смерть. Население целого ряда губерний в паническом страхе бежит в поисках хлеба, усеивая свой путь трупами детей и стариков. Мы, евреи, на своем историческом пути испытываем на себе весь ужас такого бегства. Не раз наш народ-скиталец заливал своею кровью такие пути. Мы, евреи, глубже, острее должны сочувствовать людям, обреченным на такие мучения. Оторванные от своей родины – России, но связанные с нею всеми фибрами нашей души, мы с открытой душой и сердцем должны откликнуться на ее великое горе. Преступно во время пожара рассуждать о его причинах или виновниках. Не рассуждать надо, а спасать нужно погибающих. Россия вымирает. Довольно фраз, нужно дело, нужна реальная помощь» ⁴⁸⁸.

29 июня Тейтель опубликовал призыв о помощи жертвам гражданской войны и погромов на Украине; в начале августа он создал юридическую комиссию Союза русских евреев, «ввиду увеличения просьб о разборе споров между членами общества» ⁴⁸⁹Общество едва возникло, а делами занимаются уже семь юристов, бывших присяжных поверенных: Е. М. Кулишер, Л. Б. Зайцев, А. И. Лурье, В. А. Гольденберг, Я. Г. Фрумкин, И. М. Рабинович и Александр Тейтель, сын Якова Львовича. В целях консолидации беженской колонии 21 сентября Тейтель открыл клуб при Союзе русских евреев. А в ноябре при Союзе был создан отдел для отправки посылок в советскую Россию. Причем его услугами могли воспользоваться все русские граждане вне зависимости от национальности ⁴⁹⁰Союз русских евреев, который в первый год своего существования финансировал идишскую газету и еврейскую беженскую столовую с приходом Тейтеля меняет курс деятельности: он щедро поддерживает русские культурные события – например, новогодний детский праздник в Берлине или вечер Русского Красного Креста, и деятельность многочисленных профессиональных сообществ русско-еврейских беженцев – врачей, юристов, а также Русский Научный Институт, сохраняя традиции дореволюционной жизни.

Принадлежность к Союзу, особенно в середине и конце 1920-х годов, в условиях обнищания эмигрантской колонии в Германии, была для многих русских евреев жизненной необходимостью: для одних Союз был местом встреч знакомых еще с дореволюционного времени соотечественников, для других – местом юридической помощи или поддержки в трудную минуту, но и для первых, и для вторых – Союз был очагом обеих культур – русской и еврейской, островком своих на чужбине, символом той, столь дорогой их сердцу России, и той жизни, где они обладали общественным статусом и классовой принадлежностью. Никакая внутренняя эмиграция – ни в науку, ни в литературу – не могла утолить голод одиночества и тоску по родине у эмигрантов. Особенно страдало старшее поколение. «В жестоком и холодном Берлине все острее становится для нас, странников, ощущение чужбины. <…> Любуюсь только на еврейского старейшину в Берлине Я. Л. Тейтеля, который в 72 года неутомимо работает во всех учреждениях», – описывал свое мигрантское настроение историк Симон Дубнов ⁴⁹¹Дубнов и Тейтель – два типичных представителя старшего поколения русского еврейства, два духовных лидера – интеллектуал и практик, позиции которых в изгнании сближаются. Дубнов в эмиграции вел жизнь ученого-затворника, нарушая обет молчания в исключительных случаях, например, председательствуя на вечере в честь 75-летия Тейтеля, как одном из знаковых собраний еврейства Берлина. Они познакомились в 1912 году в Санкт-Петербурге, накануне выхода Тейтеля в отставку ⁴⁹²В их биографиях много общего: оба были выходцами из местечек черты оседлости: и у Тейтеля, и у Дубнова деды были раввины: выросшие в еврейской традиции и языке, оба через всю жизнь пронесли любовь к русскому языку. Каждый по-своему тяжело переживал утрату преждевременно ушедших родителей, и неудивительно, что прощание с родиной для каждого было, прежде всего, прощанием с могилами близких. Тема личной и коллективной утраты, как и стремление сохранить ценности прошлого на фоне невозможности возвращения в «пространство былого» движет Дубновым-историком, стремящимся детально описать далекие и близкие события, заново переживая, анализируя, распространяя знания о еврействе. Тейтель обликает свои переживания в формат деятельной помощи другим, собирая свой круг «из прошлого» ради общего будущего, реконструирeя привычные ему отношения в культурной и социальной работе, делясь с молодежью знаниями и опытом. Тейтель всю жизнь стоял на позиции западноевропейского еврейства, прежде всего, германского, и был уверен, что евреи могут жить в любой стране. Дубнов в начале своего пути – преверженец идеи национальной и культурной атономии. Их эмиграция становится опытом вынужденной жизни в диаспоре, где каждый осознает свою миссию, важность которой оставляет мало времени на споры, но лишь отеческое беспокойство о тысячах еврейских беженцах, судьбы которых все менее определенны, а география исхода все масштабнее. Более того, без них обоих трудно представить русско-еврейскую эмиграцию в Берлине: духовного лидера и судьи-гуманиста. Глубоко символичен образ посоха в их текстах: в конце 1920-х Тейтель «с посохом» собирает в Европе деньги для нужд русских евреев-беженцев; несколько лет спустя Дубнов, размышляя о своей беженской судьбе, запишет в дневнике «<…> взять посох странника в 72 года нелегко» ⁴⁹³Дубнов-историк завершает в Берлине свою десятитомную историю; Тейтель – создает там же дело своей жизни – беженскую организацию, которая опирается на его посох сборщика пожертвований. Оба старейшины русского Берлина уравнивает любовь их современников и память потомков. В словах писем (Тейтеля) и дневника (Дубнова) начала-середины 1930-х годов – ценнейших документов эпохи, в равной степени отразились предчувствие надвигающейся катастрофы и острое осознание личной ответственности за судьбы еврейства. Тема беженства, как состояния и как пути исхода еврейства из России, становится определяющей в мыслях и действиях каждого из них. Дубнов и Тейтель – два праведника, чья деятельность более десяти лет вдохновляла и объединяла русско-еврейский Берлин, служа примером сохранения традиции просвещенной еврейской интеллигенции – соединения знаний и общественного подвижничества.