Уинстон Черчилль. Личность и власть. 1939–1965 - Дмитрий Медведев Страница 76

Изображение американской темы было не единственной составляющей международных процессов, которая оказывала влияние на создаваемое произведение. В апреле 1953 года Камроуз имел встречу с британским премьером. По ее результатам он сообщил Лафлину, что в настоящий момент Черчилля «беспокоит русский аспект».

После окончания Второй мировой войны СССР рассматривался бывшими союзниками по антигитлеровской коалиции как геополитический противник. За последние восемь лет в его адрес было сказано много обидных слов. Но есть время для противостояния, а есть — для мирного сосуществования. Как будет показано дальше, в начале 1950-х Черчилль, последовательно критиковавший коммунизм в первые послевоенные годы, стал выступать за восстановление отношений с восточным гигантом. Одним из главных направлений в его международной деятельности после назначения на пост премьер-министра стало проведение конференции на высшем уровне с закладыванием основ для партнерства СССР и западных демократий. И в свете этого тренда он считал крайне нежелательным, чтобы на книжных прилавках появилась его (теперь уже — главы британского правительства) книга, в которой была бы представлена критическая оценка советских государственных деятелей.

На самом деле обеспокоенность Черчилля в отношении советской темы появилась не весной 1953 года, когда из жизни и со сцены мировой истории ушел И. В. Сталин. Британский политик прогревал тему встречи на высшем уровне, начиная с 1951 года. Поэтому советский фактор играл важную роль уже на начальном этапе работы над последним томом. Например, в конечную редакцию не вошли фрагменты, содержащие несправедливые утверждения, будто «Советская Россия становится смертельной угрозой для свободного мира».

Эта фраза была продиктована Черчиллем 23 декабря 1950 года во время отдыха в Марракеше. Вообще, большинство наиболее жестких высказываний в адрес бывшего военного союзника, первоначально предполагавшиеся для шестого тома, были подготовлены в конце декабря 1950 года. И это не простое совпадение. В очередной раз на описание событий прошлого влияло настоящее. В конце ноября 1950 года в Корейскую войну вступил коммунистический Китай, отбросивший объединенные войска Южной Кореи и союзников далеко на юг. Отступление войск произвело сильное впечатление на Западе. Сильное впечатление оно произвело и на Черчилля, который послал ободряющую телеграмму генералу Макартуру, а также рассматривал возможность своего личного полета в Токио чтобы из столицы Японии помочь восстановить боеспособность войск.

В освещении советской темы был еще один важный нюанс. Даже в своих самых критических отзывах об СССР Черчилль сознательно избегал персональных атак на Сталина. Например, в своих «Записках о шестом томе», рассказывая, как, по его мнению, советское руководство нарушило достигнутые в Ялте договоренности, Черчилль перекладывает основную вину не на главу СССР, а на его окружение. Аналогичная трактовка останется и в опубликованной версии.

Для шестого тома характерно не только приглушение критики Сталина, но и наличие хвалебных ремарок в адрес советского государственного деятеля. Так, описывая события сентября 1944 года, Черчилль признается, что «ощущал острую потребность повидаться со Сталиным, с которым, как я всегда считал, можно поговорить по-человечески». Примечательно, что Черчилль продиктовал эти слова 26 ноября 1950 года, как раз в тот момент, когда Китай не без поддержки СССР вступил в Корейскую войну.

С назначением на пост премьер-министра Черчилль продолжил предпринимать шаги по сближению с советским лидером, а после его кончины — с его преемниками. Все эти дипломатические ходы нашли свое отражение в работе над мемуарами — при постоянном редактировании и сглаживании резких высказываний в адрес СССР, подготовленных его помощниками.

В частности, в черновике главы «Последнее наступление» Паунэлл написал, что незадолго до своей кончины Рузвельт «слишком много полагался на честность Сталина, а также на собственную способность к убеждению, но сейчас вся его добыча ускользнула». Черчилль удалил это предложение. Аналогичная судьба постигла другое упоминание о главе СССР, который «не только разгромил на фронтах своего врага, но и обманул союзников». Не осталось в тексте и ключевого фрагмента, подготовленного Денисом Келли, где говорилось, что «Берлин, Прага и Вена без особой нужды были уступлены Советам». Дальше шло: «В этом можно разглядеть трагедию в час нашего триумфа» — фраза, которая тоже не прошла авторский ценз.

Изменения коснулись и названия глав. Так, летом 1953 года Черчилль заменил «советское оскорбление» на «советские подозрения», а «советскую ловушку» — на «усиление трений с Россией». Авторский подход проявился и в частных замечаниях. Например, в отказе назвать имя Сталина при описании очередного болезненного раунда обсуждений польского вопроса. Черчилль использовал обезличенную форму, заметив, что ему «приходилось иметь дело с политиками из Кремля, руководимыми расчетами, а не эмоциями». «Я не хочу совершать никаких поступков, которые могут ухудшить существующее положение», — признался автор Денису Келли насчет внесенных правок.

Попытка снять напряженность между двумя странами повлияла и на название тома, вернее, на его объяснение. Выбирая заглавие, Черчилль решил использовать выражение «триумф и крах» из любимого стихотворения Редьярда Киплинга (1865–1936):

Ты — друг Мечты, но средь ее туманов

Не заблудиться смог? И не считал,

Что Мысль есть Бог? И жалких шарлатанов —

Триумф и Крах — с улыбкой отметал?

И ты сумеешь не придать значенья,

Когда рабы твой труд испепелят

И смысл высокий твоего ученья

Толпа на свой перетолкует лад?

Для своего произведения Черчилль выбрал — «Триумф и трагедия». В отличие от других томов, автор решил дать в предисловии пояснение. Келли подготовил черновик, в котором говорилось о том, как «полная победа одного из самых успешных союзов современности обрекла больше половины Европы на тиранию не менее ужасную, а возможно, даже более продолжительную, чем тиранию, над которой была одержана победа силами Великого альянса». Черчилль переписал этот текст, оставив для истории следующее, более сдержанное толкование: «Я назвал этот том „Триумф и трагедия“, потому что полная победа Великого альянса до сих пор не принесла еще всеобщего мира нашему охваченному тревогой земному шару».

Укрепление отношений с США и восстановление сотрудничества с СССР были не единственными факторами, оказавшими влияние на творческий процесс. Черчиллю шел семьдесят девятый год, а он, несмотря на инфаркт и два микроинсульта, продолжал тянуть лямку премьерства, возглавлял Министерство обороны, а в свободное время дорабатывал и редактировал монументальное сочинение. Но даже у титанов здоровье не луженое, и эксплуатировать свой организм можно лишь до заданных пределов. Черчилль начал быстрее утомляться и уставать. Ему стало сложнее концентрироваться, ухудшилась память, ослабла интеллектуальная хватка. Хотя бывали периоды просвета, когда жизненная энергия возвращалась, производя неизменное впечатление на окружающих. «В ментальном отношении он более оживлен, чем в конце войны», — изумлялся дипломат Пирсон Джон Диксон (1904–1965).