Екатерина Великая - Ольга Игоревна Елисеева Страница 75

Слова Шумахера подтверждал Позье: «Все войска, оставшиеся в городе, стали шпалерами вдоль улиц и так простояли всю ночь. Я не мог сомкнуть глаз и просидел у окна, следя за всем, что происходило. Я видел, как солдаты выбивали двери в подвальные кабаки, где продавалась водка, и выносили огромные штофы своим товарищам, что меня страшно испугало… Ни один иностранец не смел показаться на улице, и, если б я не был знаком с большею частью офицеров, я бы не рискнул выйти» ^[519].

Ту же картину, только с нескрываемой для служилого радостью, описывал и Державин: «День был самый красный, жаркий. Кабаки, погреба и трактиры для солдат растворены: пошел пир на весь мир; солдаты и солдатки в неистовом восторге и радости носили ушатами вино, водку, пиво, мед, шампанское и всякие другие дорогие вина и лили все вместе без всякого разбору в кадки и бочонки, что у кого случалось» ^[520].

Уже после переворота кабатчики выставили императрице и Сенату счет за убытки на сумму 105 563 рубля 13,05 копейки, что в переводе на вино и водку составляло по тогдашним ценам 422 252 литра с половиной. Город гулял трое суток. Следовательно, в среднем за день выпивалось, проливалось, разбивалось или тратилось как-то иначе 140 751 литр ^[521]. Якоб Штелин указывал, что в это время в столице проживало около 160 тысяч человек ^[522]. Если исключить младенцев, стариков и больных, то получится менее чем по литру в день на человека. Предоставляем читателям судить, стоит ли ужасаться цифре. Однако очевидно, что пили в основном служивые, а обыватели сидели по домам и дрожали от страха.

Любопытно, что «праздник непослушания» охватил только центр города. Кейт, живший на окраине, свидетельствовал о полной тишине. «Поразительный сей переворот произошел менее чем за два часа и без пролития единой капли крови или какого-либо иного акта насилия, — доносил он 2 июля. — Все городские кварталы, несколько удаленные от дворца, а особливо улица, где находился и мой дом и где живут по большей части российские подданные, оставались в полнейшем спокойствии… Единственным новшеством явились пикеты у мостов и перекрестков, а также кавалергардские патрули на улицах» ^[523].

На другой стороне

Тем временем Петр III все еще был на свободе и мог предпринять ответные действия. Например, послать гонца в армию П. А. Румянцева, уже вышедшую в поход против Дании. Никто не гарантировал, что обласканный милостями государя командующий примкнул бы к заговорщикам. Скорее наоборот. Можно было предположить, что и союзник Петра Федоровича Фридрих II присоединит часть своих войск к армии Румянцева.

Для всей России, исключая Петербург, Петр III был законным государем. Только очень близкая ко двору гвардия и горожане успели узнать привычки нового императора и разозлиться на них. А, например, в Москве ни войска, ни чиновничество, ни простой люд не были довольны переворотом. Сенатор Я. П. Шаховской писал о состоянии «ужаса и удивления», которые охватили дворянство Первопрестольной при известии о смене власти ^[524]. Он лично несколько дней не решался выходить из дому и не принимал записок от друзей с уведомлением о перевороте, пока точно не стало известно, кто победил.

Шаховской был краток, а вот Рюльер расписал обстановку в Москве: «Пять полков составляли гарнизон. Губернатор приказал раздать каждому солдату по 20 патронов (вероятно, для торжественного залпа. — О. E.). Собрал их на большой площади перед старинным царским дворцом… Он пригласил туда и народ». После прочтения манифеста губернатор закричал: «Да здравствует императрица Екатерина II!» «Но вся сия толпа и пять полков хранили глубокое молчание. Он возобновил тот же крик, ему ответили тем же молчанием, которое прерывалось только глухим шумом солдат, роптавших между собою за то, что гвардейские полки располагают престолом по своей воле. Губернатор с жаром возбуждал офицеров, его окружавших, соединиться с ним; они закричали в третий раз: „Да здравствует императрица!“ — опасаясь быть жертвою раздраженных солдат и народа, и тотчас приказали их распустить» ^[525].

Итак, народ безмолвствовал…

Учитывая разницу настроений в столице и провинции, заговорщики должны были действовать быстро. Их мизерные шансы окупались скоростью смены декораций. «Одни слабоумные нерешительны», — скажет позднее Екатерина. Ее слова в полной мере относились и к ней самой, и к ее несчастному супругу, который в роковой час проявил колебания и слабость. Пока несколько гвардейских полков дружными рядами выступали из столицы в поход на Петергоф, сам Петр расхаживал по берегу канала, не зная, что предпринять.

Штелин по часам вел дневник всего, что происходило в Петергофе. «4 часа… Один из предстоящих предлагает государю ехать с небольшою свитою из нескольких знатнейших особ прямо в Петербург, явиться там перед народом и гвардией… Можно быть уверенным, говорит этот советник, что личное присутствие государя сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, подобно тому, как внезапное появление Петра Великого неоднократно предотвращало точно такие же опасности…

7 часов… Государь посылает ораниенбаумским своим войскам приказание прибыть в Петергоф и окопаться там в зверинце, чтоб выдержать первый натиск.

Штелин изображает фельдмаршалу Миниху и принцу Гольштейн-Бекскому ужасные последствия, которые могут произойти из такого… сопротивления, если бы… была выпущена против ожидаемой гвардии хотя бы даже одна пуля. Оба соглашаются с его мнением и все вместе представляют о том государю; но он не хочет их слушать…

8 часов. Мы повторяем наше представление, но столь же безуспешно» ^[526].

Обратим внимание на описание Штелиным поведения фельдмаршала Б. X. Миниха. В исторических исследованиях часто повторяется мнение, будто Миних предлагал Петру III действовать решительно и самому отправиться навстречу мятежным войскам — де, один вид государя приведет их в повиновение. Невольно вспоминаются гоголевские строки о картузе капитана-исправника, который достаточно показать взбунтовавшимся крестьянам, чтоб их напугать до полусмерти. Штелин, постоянно находившийся возле императора и прекрасно знавший Миниха, подобные предложения вкладывает в уста неизвестного «предстоящего советника». Фельдмаршал же дважды уговаривал императора отказаться от сопротивления в Петергофе и двигаться в Кронштадт.