Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год - Николай Коняев Страница 74
Гибель красных моисеев. Начало террора. 1918 год - Николай Коняев читать онлайн бесплатно
— Гоц не хуже, чем Семенов, был посвящен во все детали подготовлявшегося убийства… — вынужден был признать Крыленко. — Так обстояло дело с убийством Володарского «раньше времени», несмотря на запрещение Гоца…
Вообще-то ирония, к которой мы попытались прибегнуть, пересказывая ход процесса, не то что бы неуместна, но просто не различима в той пародии на правосудие, которую устроили большевики в 1922 году.
Как мы уже отмечали, не только председатель трибунала и государственный обвинитель, но и защитник подсудимых эсеров были членами ЦК РКЛ(б) — партии, которая и была прежде всего заинтересована в устранении эсеров с политической арены.
Как сочинялась эта пародия на судебный процесс, расскажет через шестнадцать лет «защитник» эсеров Николай Иванович Бухарин.
«Нельзя пройти мимо чудовищного обвинения меня в том, что я якобы давал Семенову террористические директивы… — будет оправдываться этот “любимец партии” в письме к Пленуму ЦК ВКП(б) 20 февраля 1937 года. — Здесь умолчано о том, что Семенов был коммунистом, членом партии (! — Н.К.). Семенова я защищал по постановлению ЦК партии. Партия наша считала, что Семенов оказал ей большие услуги, приняла его в число своих членов… Семенов фактически выдал Советской власти и партии боевые эсеровские группы. У всех эсеров, оставшихся эсерами, он считался “большевистским провокатором”. Роль разоблачителя он играл и на суде против эсеров».
7 августа 1922 года было оглашено обвинительное заключение Верховного революционного трибунала ВЦИК РСФСР:
«Верховный трибунал приговорил: Абрама Рафаиловича Гоца, Дмитрия Дмитриевича Донского, Льва Яковлевича Герштейна, Михаила Яковлевича Гендельман-Грабовского, Михаила Александровича Лихача, Николая Николаевича Иванова, Евгению Моисеевну Ратнер-Элькинд, Евгения Михайловича Тимофеева, Сергея Владимировича Морозова, Владимира Владимировича Агапова, Аркадия Ивановича Альтовского, Владимира Ивановича Игнатьева, Григория Ивановича Семенова, Лидию Васильевну Коноплеву, Елену Александровну Иванову-Иранову — расстрелять.
Принимая во внимание, однако, что Игнатьев бесповоротно порвал со своим контрреволюционным прошлым, добросовестно служит Советской власти и является элементом социально безопасным, Верховный трибунал обращается в Президиум ВЦИК с ходатайством об освобождении его, Игнатьева, от наказания.
В отношении Семенова, Коноплевой, Ефимова, Усова, Зубкова, Федорова-Козлова, Пелевина, Ставской и Дашевского Верховный трибунал находит: эти подсудимые добросовестно заблуждались при совершении ими тяжких преступлений, полагая, что они борются в интересах революции; поняв на деле контрреволюционную роль ПСР, они вышли из нее и ушли из стана врагов рабочего класса, в каковой они попали по трагической случайности. Названные подсудимые вполне осознали всю тяжесть содеянного ими преступления, и трибунал, в полной уверенности, что они будут мужественно и самоотверженно бороться в рядах рабочего класса за Советскую власть против всех ее врагов, ходатайствует перед Президиумом ВЦИК об их полном освобождении от всякого наказания»…
Процесс был открытым.
На нем присутствовали 80 российских и зарубежных корреспондентов.
Материалы процесса опубликованы, и в художественную, да и в научную литературу так и вошла эта фамилия — Сергеев.
По скромности, принятой в рассказах о делах ВЧК—ГПУ—НКВД—КГБ, никто из историков не озадачился и мыслью, почему это эсеры поручили боевику столь серьезное дело, ни имени его, ни отчества, ни других биографических данных не спросив.
Все-таки хоть и мерзавец был Володарский, но террористический акт всегда индивидуален, личность исполнителя в нем чрезвычайно важна, и первому попавшемуся Сергееву поручать такое дело не стали бы…
Естественно, что, знакомясь с подлинными документами, касающимися убийства Володарского, я пытался понять, откуда все-таки взялась в материалах процесса фамилия Сергеев.
Увы!..
В подлинном деле «Об убийстве Володарского в 1918 году» такая фамилия нигде не упоминается.
Зато есть фамилия Сергеевой.
Ольга Ивановна Сергеева написала донос на своего мужа, правого эсера Геннадия Федоровича Баранова, который развелся с ней…
«Пишу вам это письмо, рассказываю свою затаенную душу. И вот я хочу вам открыть заговорщиков против убийства тов. Володарского, а именно правых эсеров.
Простите, что раньше не открыла.
Но лучше поздно, чем никогда…
Число заговорщиков было 7 человек. Бывший мой муж Геннадий Федорович Баранов, Григорий Еремеев, Сокко, Крайнев, Чайкин, Фингельсон и неизвестный мне матрос…
Это было так. Когда я пришла домой из лазарета, я уловила кое-какие слова: “Нужно Володарского сглодать с лица земли, он мешает…”
Это было как раз накануне убийства Володарского»…
На допросе Ольга Ивановна — ей было тогда 23 года — записалась уже под девичьей фамилией Сергеева, поскольку 9 октября она была разведена: «муж тайно от меня подал бумагу о том в суд», пожаловалась на свекра и на свекровь и объяснила, что не выдавала супруга раньше, «потому что жалела его, как мужа».
Баранова, разумеется, арестовали, а Ольгу Ивановну отпустили.
В общем-то, все было понятно, не нужно быть знатоком женской психологии, чтобы понять мотивы, которыми руководствовалась Ольга Ивановна, засаживая в тюрьму своего мужа.
Впрочем, и фантазировать на эту тему — нет нужды…
3 декабря 1918 года Ольга Сергеева отправила письмо мужу, в котором все сама и объяснила.
«Васильевский остров. Галерная гавань.
Дербинская тюрьма. Камера № 4.
Геннадию Федоровичу Баранову.
Геня, я сегодня получила твое письмо…
Я как раз сидела у кровати дочери и все ей рассказывала, как ты мимо меня проходил, мимо и даже не смотрел на меня. Геня, я сейчас не знаю, какие меры принять к жизни. Вот сегодня напишу т. Потемкину письмо, что он мне ответит — не знаю. Я сейчас на себя готова руки наложить, да это, видно, и сделаю…
Теня, ты сейчас пишешь, что, где бы я ни была, ты меня не оставишь.
Теня, почему ты мне раньше ничего не ответил этого, я бы была покойна, знала бы, что мой бедный ребенок будет хоть малым обеспечен. Я же тебе писала даже сама об этом, но ты почему-то мои письма снес в суд. Я их своими глазами там видела. Ты был под влиянием своей матери, ты блаженствовал в родном доме, а я смотрела на свой проклятый живот, сидела и плакала, проклиная ребенка, который еще не вышел на свет.
Я и сейчас его проклинаю, зачем он зародился, зачем он руки мои связал. Не он бы, я вот иначе поставила бы свою жизнь, а то двадцать два года живу и уже что я стала, боже мой.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments