Девушки на выданье. Бал дебютанток - Вероника Богданова Страница 74

26 мая (Петергоф).

Мачеха уехала и увезла с собой Дарью, и теперь я одна в моей скверненькой квартирке в Петергофском готическом домике. Погода холодная, серая и сырая, как обычно здесь бывает. Я ненавижу пребывание в Петергофе. Сквозь великолепную декорацию, создавшую здесь ценой огромных расходов совершенно искусственную природу, чувствуется болото, которое всюду выдает себя тоскливым туманом и сыростью, пронизывающей вас до костей. Здешний образ жизни полон беспокойства, но лишен настоящего оживления. Императрица проводит все свои дни и вечера в перекочевках из греческого павильона на итальянскую веранду, из швейцарского шале в русскую избу, с голландской мельницы в китайский киоск; вся царская семья и весь двор вечно в движении и носятся за ней по этим увеселительным местам. Никогда мы не знаем, где будем обедать или где будем пить чай; вечно нужно быть начеку, в полном туалете, не вынося из этих вынужденных прогулок ничего, кроме крайнего утомления и отупения. Я особенно жалею о наших тихих вечерах и чтениях у великой княгини. Здесь нам почти никогда не удается ее видеть, так как и ей приходится следовать установленному порядку жизни.

По приезде сюда сегодня я поспешила к великой княгине. Четыре дня я ее не видела ^[182], и они показались мне целой вечностью. Она провела вечер в Островском у императрицы. М-lle Грансе и Александра Долгорукая тоже были там, а я оставалась одна среди своей готики.

3 июня, Петергоф.

Я провела очень печальные дни. 1 июня пришло известие, что Андрей Карамзин убит. Ему было поручено произвести разведку, и он неосторожно продвинулся за реку в болотистую местность; с ним было 1800 человек и 4 пушки. Неожиданно его окружил отряд в 3000 башибузуков под командой какого-то поляка. Несчастный Андрей защищался отчаянно, он и несколько офицеров были изрублены саблями у своих пушек, доставшихся затем врагам. Много людей погибло, остальные должны были искать спасения в бегстве. Тело Андрея не было найдено. Все ужасно в этой смерти, которая даже не искупается славой. Андрея Карамзина обвиняют в неосторожности, и пушки, попавшие в руки врагов, первые потерянные нами во время этой войны. К тому же очень много народа убито в этом деле, которое не принесло никакой пользы. Было страшно тяжело сообщить об этой смерти семье. Особенно Авроре (Карловне), жене Андрея, страстно любившей своего мужа; однако приходилось спешить, чтобы семья не узнала о его смерти из бюллетеня, который должен был появиться в газетах на другое утро. Вел. княгиня Мария Николаевна послала Александру Толстую в город, чтобы сообщить семье об ужасном несчастии, постигшем ее. Когда она приехала, никого не было дома. Они стали возвращаться около десяти часов вечера одна за другой, веселые, без малейшего беспокойства, и бедная Александра должна была им нанести этот неожиданный удар. Отчаяние вдовы раздирает душу; Лиза Карамзина много плачет, но она страдает больше от горя Авроры (Карловны), чем от собственного. Что касается несчастной Софи, то она с самого отъезда Андрея охвачена мрачной и молчаливой меланхолией, которую приписали нервному расстройству, вызванному непрерывными занятиями с вертящимися столами; известие о смерти Андрея она приняла, не проронив ни одной слезы, но состояние ее умственной прострации еще ухудшилось. Она непрерывно повторяет: «Я это знала, это было предсказано, и мы все погибнем». Она ходит большими шагами по комнате, не садится ни для еды, ни для отдыха, не спит, и по ее взгляду, движениям и по тем редким словам, которые она произносит, можно судить, что безумие понемногу овладевает ее бедной головой. 2-го утром я поехала к сестрам Карамзиным, провела с ними день и ночь, но мне не удалось успокоить Софи. Заезжала также великая княгиня Мария Николаевна с изъявлением самого горячего участия к этой семье, столь тяжело потрясенной горем. Видя, в каком состоянии Софи, она решила увезти ее к себе в Сергиевку в надежде, что деревенская тишина, хороший воздух, перемена места, удаление от окружающих ее сцен отчаяния подействуют на нее успокоительно. Но ей стоило неимоверных трудов убедить Софи уехать, а после ночи, проведенной в Сергиевке, где великая княгиня окружила ее лаской и заботой, нервное ее возбуждение приняло такие размеры, она с такими криками требовала возвращения в город, что невозможно было ее удерживать, и пришлось отвезти ее обратно в Петербург. Я совершенно потрясена, растеряна, вся дрожу от этих сцен отчаяния, при которых пришлось присутствовать за эти два долгие дня. Ах, сколько нужно иметь силы духа и великодушия, чтобы не падать духом перед лицом большого горя, чтобы не бежать от него и уметь в нем поддержать, утешить! Я восхищалась в этом отношении великой княгиней Марией Николаевной, которая с такой горячностью и такой сердечностью утешала бедных Карамзиных, плакала вместе с ними и разделяла их горе. Если можно упрекнуть ее в легкомыслии, то как искупает она эту вину отзывчивостью и горячностью своего сердца!

Портрет Андрея Карамзина.

Л. Вагнер.

Андрей Николаевич Карамзин (1814–1854 гг.) – один из сыновей историка Н. М. Карамзина, гусарский полковник, управлявший рядом уральских предприятий. Погиб в крымскую войну

8 июня.

Цесаревич и цесаревна ездили в Кронштадт для осмотра фортов, которые укрепляются ввиду приближения английского и французского флотов. Маленькие великие князья сопровождали своих родителей; великая княгиня Мария Николаевна тоже присоединилась к ним. День был чудный. И небо, и море были проникнуты теплым голубым светом в противоположность серой и туманной мгле, которой они обыкновенно окутаны в нашем печальном и суровом климате. Кронштадтский рейд имел праздничный вид; красивые линейные суда покачивались на якоре, но в порту не было ни одного торгового судна: англичане всех распугали. Мы спустились в Павловский равелин, самый передний со стороны моря, прошли по всем укреплениям, спустились в казематы. Один из них служит церковью: с удивлением видишь престол, иконы, евангелие между двумя пушками – символы мира, любви и молитвы среди орудий разрушения и смерти. Рядом находятся казематы, предназначенные для размещения раненых. Сердце сжимается при виде убогих кроватей, скученных в тесном пространстве, где не хватает ни света, ни воздуха, при мысли, что в этих мрачных подземельях, в которых человек живой и здоровый и то чувствует себя совершенно угнетенным, многим несчастным мученикам предстоит в страшных мучениях пройти через последнюю борьбу. Эти впечатления плохо примиряют с войной, и тем не менее минуту спустя, когда мы поднялись на бруствер крепости, когда забили тревогу и солдаты с большим воодушевлением бросились в ложную атаку, я поняла, что в момент боя возможно воодушевление и полное забвение опасности и страданий. После этих военных развлечений мы вернулись на яхту. Цесаревич со своим прекрасным и добрым лицом и рядом с ним цесаревна, такая элегантная, изящная, грациозная, окруженная своими красивыми детьми, составляли прелестную группу. У подножия форта солдаты в грубых серых шинелях, загорелые и худые, составляли другую группу, совершенно иного рода. Когда цесаревич простился с ними, они провожали его продолжительными криками «Ура!». Никогда я еще не видала в таком близком сопоставлении крайности, созданные различием общественных положений, как в этой семейной группе, окруженной всем обаянием, какое могут дать положение, власть, богатство и дары природы, и в толпе этих солдат, вся жизнь которых лишь безвестный труд и которые завтра, может быть, умрут такой же безвестной смертью без единой жалобы, даже без сожаления о жизни…