Ржевская дуга генерала Белова - Александр Пинченков Страница 74

2. Конкуренты и «завистники» из советских военачальников — возможно ли, допустимо ли такое? Не имея желания, но мы обязаны рассмотреть и подобную версию. В окруженную группу прилетает имеющий неплохую должность «агент», работает, входит в доверие и ждет своего часа. В группу М.Г. Ефремова люди соответствующего должностного уровня прилетали, например, в марте. И из окружения выходили с ним в апреле, до последнего. И не желали позже правдиво вспоминать о днях событий, связанных с гибелью командарма. Бережно собраны и опубликованы соответствующие материалы. Скрытая ли явная конкуренция в военной среде не редкость, была она и в Красной армии. Да что там конкуренция — был и мордобой нижестоящих, и открытые угрозы равным. Однако в конкретном случае с М.Г. Ефремовым, с апрелем 1942-го — нет. Руки прочь от Жукова. Тот был трудяга войны. Жуков делал свое дело и на других, тем более стоявших ниже во властной вертикали, особо не оглядывался. Удачливые командармы, и Западного фронта, шли на повышение и, действительно, могли позже составить конкуренцию Г.К. Жукову — как тот же командарм-16 К.К. Рокоссовский. Или командарм-20 А.А. Власов, с Запфронта направленный на Волховский заместителем комфронта. Вот там, на Волховском, комфронта К.А. Мерецков убрал его, Власова, в Любанский «котел», откуда тот уже не вернулся — говорите теперь, что не конкуренция. Но с М.Г. Ефремовым иначе. Да, Ефремова тоже послали без возврата. Но ведь М.Г. Ефремов — не заместитель командующего фронтом, всего лишь командарм. Кроме того, А.А. Власова послали в безнадежно увязшую в оборонительных боях и в болотах группировку, причем в апреле 1942 г., а М.Г. Ефремова, извините — послали еще кошмарной для врага зимой 1941/42 г., послали штурмовать важнейший в полосе наступления Западного фронта город, Вязьму. И не только М.Г. Ефремов шел к Вязьме: тут и 11-й кавкорпус, и десант, и 1-й гв. кавкорпус. Был шанс не просто уцелеть, а вопрос звучал кардинально иначе: у М.Г. Ефремова был шанс отличиться. По крайней мере, в это командованию Запфронта верилось. И шанс этот дал М.Г. Ефремову Г.К. Жуков. А уже в апреле, после откровенно неблагоприятствующей победам перемены обстановки — ну какой из М.Г. Ефремова «конкурент» кому-то? Даже если бы он вышел из окружения живым и невредимым — лишь в первый момент оставался бы командармом, а позже — бог весть… Так что версию о тайных агентах «завистников» с советской стороны, как лицах, причастных к гибели командарма, всецело отметаем.

3. Остается сказать о выгоде («выгоде» в кавычках?) для Великого Обитателя Кремля, для И.В, Сталина. Великому вождю всего нашего советского народа и учителю мирового пролетариата И.В. Сталину в том же 1942-м пришлось изречь: «Гинденбургов у нас в резерве нет». Конечно, это не 1937—1938 гг. Вопрос если и имеет право рассматриваться, то в очень узкой ситуационной рамке: при непосредственной угрозе попадания командарма живым в руки противника — мог ли кто-либо из неотступно следовавших при нем иметь предписания либо негласное указание «сверху» на недопущение данного факта, недопущения, так сказать, любыми средствами? Если да, то санкционировать таковое мог только соответствующий нарком либо аналогичное лицо с прямым выходом на Сталина. Причем санкционировать предварительно, ведь в боевой обстановке агенту разрешений спрашивать уже некогда.

Что известно о последних минутах М.Г. Ефремова? Кто был рядом? Что произошло?

Возможно, где-то в ведомственном архиве по сей день хранятся под грифами секретности интересные описания. Дело в том, что многие участники последнего ефремовского прорыва вышли в район действий партизанского полка В. Жабо и в дальнейшем действовали в составе группы П.А. Белова. Безусловно, у них были отобраны объяснительные записки. Вероятно, одним из требующих упоминания вопросов было всё, что те знали о судьбе командарма М.Г. Ефремова. Важная документация из группы П.А. Белова отправлялась в советский тыл исправно и имела все основания оказаться теперь в архивах. Но при сложившейся в государстве давней и неотмененной поныне системе доступа к сведениям — услышав официальное псевдоразъяснение, что гриф секретности документов определяется фондообразователем, а хоть бы тот и аж 1945 г., остается лишь перейти к оценке достоверности открытых, имеющихся в литературе источников. В открытой печати свидетельских описаний последнего боя командарма всего два: зафиксированные по беседам воспоминания местного жителя, тогдашнего подростка Анатолия Сизова, и собственноручные письменные описания произошедшего бывшим офицером связи 113-й СД Алексеем Петровичем Ахромкиным. Сизов позже был схвачен немцами якобы с именно ефремовским пистолетом. Поди проверь. Вот и все аргументы «знакомства» подростка Сизова с генерал-лейтенантом Ефремовым. Попал в плен и Ахромкин, прошел его честно, — в непредвзятости его к личности и сообщаемом о судьбе командарма сомневаться не приходится.

Через призму свидетельств техника-интенданта 2-го ранга Ахромкина оценим сообщаемое Анатолием Николаевичем Сизовым. А.П. Ахромкин: врачу И.И. Хомяку, офицерам связи Ахромкину и Никанорову приказано отделиться от остававшихся последними при Ефремове Камбурга и Водолазова, — проверить впереди тропу. Итак, позади осталось трое: Ефремов, Водолазов и стоя стрелявший Камбург. А.Н. Сизов: «…И вот мы вышли к поляне на краю леса. Командующий там сел с комиссаром, напротив сели еще три человека. После этого генерал выстрелил …в себя. Тут раздались новые пистолетные выстрелы. Застрелился комиссар, который был одет в полушубок, застрелился тот, кто сидел возле Ефремова, напротив его, и был одет в кожанку, и еще двое начальников застрелились». Либо 14-летний Сизов совсем не того считал генералом Ефремовым с «комиссаром» и «начальниками», либо ему веры нет. Ахромкин-то, по крайней мере, в годы войны жив остался, и уже этим ставит крест на сизовских «воспоминаниях»! А главное, — кто поверит, что (по Сизову) пять боевых офицеров после месяцев смертельного риска, после боев, в семи верстах от фронта почти все целые-невредимые стреляются один за другим? Один, двое бы—да, а чтоб все пятеро… Крайне маловероятно. Ахромкин, например, не стрелялся, и уж его-то версию приходится принять ко вниманию более серьезно.

Итак, последний бой. Вокруг Ефремова звучит несколько выстрелов. К офицеру связи А.П. Ахромкину, находившемуся в сотне метров впереди, через какое-то время после затихших в той стороне выстрелов выходят оттуда заместитель военного прокурора 33-й армии Зельфа А.А. и еще кто-то, кого тот, мороча Ахромкину голову, называет «председателем ревтрибунала» армии (коего там весной не было, но знали, чем «строить» офицериков — строго ведь звучит!). На вопрос о затихшей у Ефремова стрельбе Ахромкина успокаивают: «Искать его нет необходимости». Кристально-большевистский ответ. И привет! — спецлюди уходят как сон…

…Застрелили? В таком случае неизбежны вопросы в уточнение:

1. Первый вопрос по особисту Д.Е. Камбургу, оставшемуся при Ефремове. Кто его-то, Камбурга, целехонького до последнего момента, убивал? Именно Камбургу по роду службы надлежало выполнить спецпоручение, если таковое было. Вот звучит последний ефремовский выстрел. Сам-то Камбург подходящих немцев, разинув рот, ждать не стал бы, ушел бы. Сделал дело, гуляй смело. Не ушел. Поныне детали последнего дня в судьбе Камбурга неизвестны — но в послевоенные времена «поисковиками» установлено, что захоронен он был в братской могиле неподалеку от Горнева, погиб. А погибнуть от немецкой пули он мог только до смерти Ефремова. Позже — ушел бы, его здесь больше ничто не держало: бой вести было уже некому, бой завершился. Погибнуть же после «ефремовского» выстрела Камбург (здесь или немногим позже) мог лишь от выстрела для него внезапного, т.е., вероятно, не немецкого. Кто был рядом? И это выводит нас ко второму вопросу.