Первая мировая в 211 эпизодах - Петер Энглунд Страница 74

Окопы глубокие, здесь есть широкие блиндажи, покрытые крышами толщиной в девять бревен, есть также много окопов для сообщения. Специальные артиллерийские орудия размещены в этих окопах, тогда как регулярная артиллерия стоит на другом берегу реки, там же, где и наши лошади. Прямо позади нашего сектора стоят тридцать две полевые пушки, за ними — тяжелая артиллерия. Тридцать две пушки могут открыть огонь когда угодно, стоит только нашему командиру позвонить на командный пост артиллерии и запросить поддержку; они откроют огонь через несколько секунд. Если этого будет недостаточно, то к ним присоединится тяжелая артиллерия. У нас никогда не было подобной огневой поддержки.

Литтауэр был так восхищен видом этой великолепной системы окопов, что в первую ночь даже не мог уснуть. Тот отрезок, который должен будет оборонять его полк, составлял 400 метров в длину. Даже если бои на Восточном фронте были более мобильными, чем на Западном, все равно здесь наблюдалось то же стремление к слепому наращиванию сил: все глубже окопы, все плотнее проволочные заграждения, все больше стволов орудий на километр фронта, больше солдат на один квадратный километр.

И все же имелось существенное различие в сравнении с Западным фронтом. Здесь до сих пор не было крупных сражений. Фронт оставался до странности спокойным. Никто здесь не месил глину, усеянную осколками снарядов — обычным мусором войны. Напротив, линии окопов тянулись через цветущие зеленые луга, прячась в высокой траве.

Разумеется, кавалеристы первым делом обратили внимание на это обстоятельство. Что пропадать такому сочному корму? За две предыдущие ночи они скосили траву вокруг собственных укреплений, торопясь успеть за быстротечное летнее время, пока темно. Все прошло удачно. Немцы их не обнаружили. И теперь они готовились собрать сено в ближайшую же ночь.

Но пришло известие о том, что их полк будет сменен. Причем уже вечером. Они заспорили, что делать с сеном. Бросить его там или оставить другим? Было решено попытаться собрать его при свете дня. Невзирая на опасность.

Вначале все были очень осторожны.

Поля лежали за небольшими рощицами. Там можно было сгрести сено, оставаясь не замеченными врагом. На стороне немцев все было тихо. Тогда кавалеристы совсем осмелели. Литтауэр видит, как посреди бела дня они гребут сено “прямо на глазах у немцев”. Солдаты перебегают с места на место, собирая охапки сена: все спокойно. Работа кипит. Сержант подзывает телегу.

Тут, очевидно, на немецкой стороне у кого-то лопнуло терпение. Сперва вдали послышались приглушенные выстрелы. Затем загрохотало совсем рядом, громко, оглушительно, и характерные облачка от шрапнели расцвели в летнем небе.

Возница немедля соскочил с нагруженной сеном телеги. Кони рванули вперед. Литтауэр видел, как они приближались к траншее, летя на полном скаку. Все пропало? Нет. Вопреки всем ожиданиям, телега перелетает через траншею.

Сено спасено.

111.

Воскресенье, 25 июня 1916 года

Эдуард Мосли снимает с убитого пробковый шлем в Нусайбине

Марш все продолжается. Вот уже два месяца как окруженный в Эль-Куте британский гарнизон капитулировал перед османской армией и свыше 13 тысяч человек попали в плен ^[177]. Несмотря на обещания, пленников ограбили, а офицеров отделили от остальных. И в то время как офицеры сидели в плоскодонках и плыли в Багдад, рядовые и унтер-офицеры были вынуждены шагать пешком, хотя многие из них находились в тяжелом состоянии. Несмотря на то, что самое жаркое время года только-только началось, в тени температура поднималась выше плюс 50 градусов ^[178].

Во время капитуляции Мосли заболел и слег, поэтому он дожидался, когда его переправят на корабле в Багдад. Транспортным судном, на борт которого они взошли, по иронии судьбы оказался все тот же “Юльнар”, который использовался в конце апреля для последней отчаянной попытки помочь осажденным. Поднявшись на борт, он увидел кругом пулевые отверстия. Во время этого бесконечного путешествия корабль то и дело останавливался, выгружая тела умерших пленников.

В Багдаде он едва успел оправиться перед следующим этапом: русские войска стояли почти в двустах километрах к северу от города, и османские власти стремились как можно скорее вывезти британских военнопленных, чтобы русские не освободили их во время готовившегося наступления. Сперва пленных переправили на поезде в Самарру. Затем они шагали пешком, под конвоем, вдоль реки Тигр, дошли до Мосула, а потом повернули на запад, через пустыню.

Следом за колонной пленных офицеров, в которой шел и Мосли, тянулись ослы и верблюды с поклажей; наиболее ослабевшим пленникам разрешалось ехать верхом. И все же путь был ужасным. За ними тянулся след — оставленные больные и умирающие, издохшие ослы, брошенное снаряжение. Они видели также следы, оставленные теми, кто прошел прежде них: трупы, сожженные палящим солнцем. Их преследовали вооруженные арабы, грабившие и убивавшие тех, кто отстал. Донимали песчаные бури, жара, мучил голод, но прежде всего — жажда. Они питались фигами, черным хлебом, пили чай, а в селениях покупали по бешеным ценам изюм. Как и другие, Мосли потерял счет времени. “Я переживал только два состояния, — записывал он в дневнике, — либо мы шли, либо останавливались”. Он слаб, его лихорадит. Потерял в весе почти 12 килограммов, мучится животом, болят глаза ^[179].

Они подошли к маленькому городку Нусайбин. Там они остановятся на ночь-другую, потом продолжат свой путь в Рас-аль-Айн, где их ждет поезд. Они разбили лагерь под древним римским мостом. Над ними раскинулось безоблачное, раскаленное небо, и Мосли почувствовал необычайную слабость. Он только что пришел в себя после тяжелого солнечного удара. Вчера он лишился своего topee, тропического пробкового шлема, его унесло песчаной бурей, а полотенце, которым он обвязал голову, не спасало от солнца.