Дневник Верховского - Юрий Сафронов Страница 74

Верховский оставил великолепное описание одного из придворных торжеств: «В ожидании царя все, имеющие «вход ко двору» – придворные дамы и кавалеры, – собирались в залах по старшинству. Особо приближенные имели право входа «за кавалергарды»[часовые кавалергардского полка, стоявшие в дверях зала, предшествовавшие внутренним покоям царя. – А.В.]. При выходе царя все замирало, отвешивая глубокий поклон и, по мере движения царя, присоединялось к шествию. Дамы в старинных русских костюмах с кокошниками на головах, придворные и сенаторы в шитых золотом мундирах красного и черного сукна, масса военных, и по сторонам шествия, сопровождая великих княжен, камер-пажи в ботфортах, лосинах и красных длинных с золотыми галунами кафтанах, помогая великим княгиням в их сложных маневрах с длинным 2-х саженным треном.

В качестве фельдфебеля 1-й роты по правилам корпуса я был назначен состоять камер-пажом при государе, фактических обязанностей не было никаких, но, следуя непосредственно за ним во все время церемоний, я мог все видеть и ценить всю картину почти как зритель, на которого никто не обращает внимания и никто не стесняется» ^[350].

Об огромном значении личности царя не только для великой империи, но и для окружающих, Верховский поведал так: «Постороннему наблюдателю было ясно видно, с каким величайшим вниманием все следят за тем, что скажет царь и кому именно, а особенно, что скажет царю тот, кого царь удостоит беседы. Внешне все держали себя очень просто и непринужденно, но под этой вылощенной поверхностью чувствовалось большое напряжение, постоянная борьба влияний, борьба за отношение царя, от которого исходило все» ^[351].

«Но где же, – спрашивал себя Верховский, – люди, где же эти большие и сильные? Напрасно юношеское сердце искало их. Были лощеные царедворцы, но не люди-борцы, строители новой жизни. И глядя на них, невольно вспоминались рассказы о той вакханалии личных честолюбий, корыстных происков, темных дел, интриг, лести, подобострастия, которые сплетались в чудовищный клубок вокруг царя в погоне за личной выгодной карьерой, орденом, концессией, подобно той, которая послужила поводом к несчастной японской войне, трагедии, которая разворачивалась как раз в это время на Дальнем востоке» ^[352].

Вопросы, которые ставил себе камер-паж государя императора Александр Верховский, в принципе, были не новы: «Государству, – писал В. О. Ключевский, – служат худшие люди, а лучшие – только худшими своими свойствами» ^[353].

Значительное место в своих воспоминаниях 1924 года Верховский уделил памяти государя императора Николая II. По тону повествования заметно, что с царем «неубежденный монархист» Верховский олицетворял в то время саму идею Великой Российской империи. Нужно было обладать хорошо развитой интуицией, талантом писателя и главное – отчаянной смелостью, граничащей с безумством, чтобы решиться в 1924 году на публикацию сведений, которые не выглядели бы карикатурой на царя.

Нельзя забывать, что в те годы именем низложенного и уничтоженного вместе с семьей царя едва ли не пугали маленьких детей. Александр Иванович решился. И опубликовал. Вот небольшая часть из его воспоминаний, дающая повод усомниться в его «антимонархизме», и в то же время дающая представление о том, насколько тонко чувствующим и объективным в оценках человеком был Верховский, осмелившийся писать: «Император держался всегда необычайно просто и как будто стеснялся всего блеска и величия, которым его окружали. Но это лишь как будто. Вглядевшись внимательно, ясно было видно, что это все он принимал как должное, твердо и убежденно видя в себе самодержца величайшей в мире страны. Он говорил с гостями, приближенными, послами, как будто конфузясь, подбирая слова, подыскивая, что сказать, порою покручивая ус. Казалось иногда, что ему просто нечего сказать, потому что у него в душе ничего нет для окружающих. Ему видно было приятно, когда его собеседник не заставляет его искать тему для разговора, а говорит сам. Поражал и отталкивал окружавший царя двор. Я ожидал увидеть лучших просвещенных деятелей России. Юношеское воображение, воспитанное в четырех стенах корпуса, ревниво обожавшего тогда царя, окруженного советниками, собранными со всей страны, лучшими, светлыми людьми, достойными осуществлять важные задачи управления. Я искал глазами этих лучших светлых и… не находил» ^[354].

К личности императора Верховский возвращался неоднократно. Заметно, что он отделял царя, самодержца величайшей в мире страны, от царского окружения. Касаясь причин возникновения Русско-японской войны, Верховский писал: «Но государь! Мне так хотелось думать тогда, что он здесь ни при чем. С его ясными, добрыми глазами человек казался неспособным на зло, и все негодование переносилось на тех людей в шитых золотом мундирах, с холодными улыбками и утонченными манерами, которых я видел на выходах во дворце. Это они были во всем виноваты: постепенно все яснее и ясней становилось, что наше национальное несчастие есть дело их рук» ^[355].

Верховского поражал и отталкивал окружавший царя двор и бесчисленное количество «сильных мира сего», ищущих своей выгоды. Именно они, правящая элита, по слову поэта, «жадною толпой стоящие у трона», выражавшие откровенную радость при торжественных царских выходах в 1904 году, через 10–12 лет его предали, и «прежний восторг обратился в холодное равнодушное презрение, а иногда и ненависть…».

Верховский вспоминал здесь и о том, что впервые ему довелось нести придворную службу при знаковом для России событии – крещении наследника Российского престола цесаревича Алексея в 1904 году ^[356].

Об этом событии можно узнать также из дневника императора Николая II. 1904 год: «11-го августа. Среда. Знаменательный день крещения нашего дорогого сына. Утро было ясное и теплое. До 9½ перед домом по дороге у моря стояли золотые кареты и по взводу конвоя, гусар и атаманцев. Без пяти 10 шествие тронулось. Через полчаса поехал в Коттедж. Увидел у Мама Кристиана, только что прибывшего от имени Анпапа. С Мишей отправился в Большой Дворец. Крестины начались в 11 час. Потом узнал, что маленький Алексей вел себя очень спокойно. Ольга, Татьяна и Ирина с другими детьми были в первый раз на выходе и выстояли всю службу отлично. Главными восприемниками были Мама и д. Алексей. После обедни пришлось принять дипломатов, и затем был большой завтрак. Только в 3¼ приехал домой и поздравил душку Аликс с крестинами. Погода испортилась, и полил дождь. Аликс многих видела, лежа на кушетке. Провел остальную часть дня дома. Вечером у нас посидели Милица и Стана» ^[357].