Рудольф Нуреев. Я умру полубогом! - Елена Обоймина Страница 74

Впрочем, многое в этом последнем пути великого танцовщика казалось странным. Автобус, в котором отправилась на кладбище большая часть его коллег из «Гранд-опера», опоздал, и когда артисты наконец достигли цели, то увидели, что Рудольфа уже похоронили.

На похоронах присутствовал весь высший свет Франции, именитые гости из-за рубежа и многочисленные родственники из Уфы. Они и друзья Рудольфа устроили панихиду и по мусульманскому, и по православному обряду, поскольку незадолго до смерти танцовщик принял православие.

Он завещал похоронить себя не на престижном кладбище Пер-Лашез, где упокоился Вацлав Нижинский, а на русском эмигрантском кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, где его могила и по сей день выделяется своей восточной роскошью: дорожный сундук покрыт текинским ковром из разноцветной смальты — символ странствий…

Однажды Пьеру Берже, директору «Гранд-опера», задали провокационный вопрос: почему Нуреев, татарин и человек неверующий, выбрал для последнего упокоения русское православное кладбище Сент-Женевьев-де-Буа?

«Звезда Рудольфа Нуреева взошла на парижском небосклоне. В Париже он умер и рядом с Парижем похоронен, — ответил Пьер. — Но он был русским артистом. А Сент-Женевьев-де-Буа — это немножко Россия».

Этому утверждению трудно найти возражение. А еще — Рудольф хотел хотя бы после смерти находиться среди соотечественников.

Рассуждая в беседе с адвокатом об участке под собственную могилу, Рудольф поставил основное условие: этот участок должен быть как можно дальше от могилы танцовщика и одного из руководителей «Гранд-опера» Сержа Лифаря, которого он по каким-то причинам не выносил.

Судьбы двух представителей балетного мира носили вполне определенное сходство: оба родом из России, они принадлежали к лицам нетрадиционной сексуальной ориентации и занимались собиранием антиквариата. Но, похоже, во времена громкой славы Нуреева Лифарь испытывал такую невероятную зависть к нему, что не мог оценивать объективно ни его искусство, ни человеческие поступки и качества. Еще в 1963 году Серж Лифарь дал интервью парижскому журналу, в котором расставил все точки над i относительно Рудольфа и выразил свое негативное отношение к нему: «Нуреев нестабилен, истеричен и тщеславен. Все его заявления, все статьи и книга о нем… создали ему ореол таинственности, которой на самом деле нет… Его ренегатский поступок нельзя оправдать, к тому же Нуреев не является ни политическим, ни идейным дезертиром: просто мальчишка взбунтовался против дисциплины, необходимой во всяком виде искусства. Эта дисциплина — работа, а не виски в пять утра. В настоящее время он предал всех: взял английское гражданство и, наверное, рассчитывает стать лордом, что выглядит комично для уроженца Сибири. И потом, он заявляет, что не любит ни Россию, ни Францию (которая его приняла). Ни к Британии, ни к Америке у него тоже нет никаких чувств. Тогда что же он любит?».

Естественно, в СССР не замедлили перепечатать это интервью. Очевидно, Рудольф знал об этом, раз не пожелал находиться рядом со своим противником даже после смерти.

Все газеты мира сообщили об уходе великого танцовщика, по телевидению шли фильмы с его участием. Что касается Америки, то она и после смерти не простила Рудольфа: в некрологах, опубликованных в США, сквозила неприкрытая неприязнь к артисту, которому припоминались его «антисемитские выходки» и «дебоши на сцене и за кулисами…».

Что ж, каждый вспоминает то, что задело его душу наиболее всего.

Большое впечатление на впечатлительных французов еще на похоронах произвели сестры танцовщика. Секретарь «Грандопера» рассказывал: «Собравшиеся на похороны самые элегантные женщины Парижа — и вдруг эти две бабушки. Даже во время поминок в «Мерисе» — самом дорогом и изысканном ресторане — они не сняли свои чертовы тряпки».

Восприятие бывает столь различным у разных людей… Руди ван Данциг заметил о нуреевских сестрах: «Обе одеты необычайно строго, с суровой простотой, у обеих на головах повязаны черные платки, как у паломниц в православном монастыре…»

Он добавил про Розу: «У нее очень доброе лицо, это человек огромной внутренней силы.

У другой сестры очень интеллигентная внешность, резкие черты лица, в глазах читаются независимость и одухотворенность. Она могла бы быть французской писательницей, вроде Маргарит Юрсенар или Симоны Вейль» [62].

В развитии дальнейших событий «бабушки» принимали самое деятельное участие и в грязь лицом не ударили. Собственно, что им оставалось делать, если по сути они оказались единственными наследницами огромного состояния?

«Нуреев оставил своей многочисленной родне приличные деньги и дал им возможность жить на Западе, но основные суммы из многомиллионного капитала передал в специально созданные фонды для развития балета. Родственники танцовщика оспаривали завещание», — сообщают биографы Нуреева.

«Свое многомиллионное состояние Нуреев оставил двум фондам — Европейскому и Американскому, — сетует автор с нетрадиционной ориентацией. — И почти ничего — родственникам и любовникам. Гей-сообщество было особенно недовольно: ни доллара на исследования в области СПИДа и гроши на поддержку ВИЧ-инфицированных танцоров».

Вышесказанное нуждается в пояснениях, поскольку не совсем, мягко говоря, соответствует действительности.

«Ну, вообще семье он оставил существенные деньги и недвижимость, хотя и был с родственниками не в самых лучших отношениях, — считает Леонид Романков, друг юности Рудольфа. — Фондов действительно два: Европейский и Американский. В завещании Рудика есть условие: если деньги будут тратиться на что-то в России, для этого необходимо одобрение моей сестры Любы и первой партнерши Нуреева Нинель Кургапкиной. Одно время деятельность фондов тормозилась иском, который лет десять назад подавала племянница Нуреева. Но сейчас делается немало: деньги идут на лечение и стажировки артистов балета, на поддержку фестивалей современного танца в Ярославле, на проведение 1-го кинофестиваля «Тот самый Нуреев» и международного семинара, посвященного Рудольфу Нурееву, в Институте истории искусств».

По словам племянника Юрия, дядя Рудольф очень не хотел, чтобы его наследники платили огромный налог на наследство — во Франции это 60 процентов. Именно поэтому, по версии племянника, он оставил почти все свои деньги специально созданному Фонду Нуреева: на такую организацию налоговое правило не распространялось. Фонд должен был способствовать развитию балета, в том числе на территории бывшего СССР, и заботиться о том, чтобы имя Нуреева не было забыто. Но после кончины Рудольфа все его имущество оказалось распроданным…

Так или иначе, основную часть своего наследства танцовщик отдал под ответственность двух фондов. По замыслу Рудольфа они должны были организовать музей его имени, международную балетную школу, финансировать постановки новых спектаклей, предоставлять стипендии талантливым молодым танцовщикам со всего мира, в том числе и из России. А часть денег должна была ежегодно выделяться на субсидии по поиску новых средств для лечения СПИДа — чумы двадцатого века. Так что недовольство гей-сообщества по поводу СПИДа, если оно на самом деле имело место, вызывает недоумение.