Эмир Кустурица. Автобиография - Эмир Кустурица Страница 74

* * *

В послевоенные годы Тито лучше других изучил тонкости ведения «холодной войны». В первые же дни освобождения он велел расстрелять Дразу Михайловича, патриота, который сражался против него во время Первой мировой войны, а во Вторую мировую воевал в сербской королевской армии, которую предали англичане. Приход к власти Тито стал подтверждением господства англо-американцев на Балканах и их страха перед русским присутствием в Европе. Ему было достаточно это понять — и особенно угадать, какими мы можем быть подхалимами. Половина работы была сделана. Что касается пропаганды, используемой Тито по всей Югославии, она в полном объеме представлена в «Андерграунде».

Смерть Тито лишний раз доказывает, до какой степени его жизнь была полна лжи. Он погребен на чужой земле, что окончательно подтверждает двойственность его натуры. Еще ни разу в новейшей истории Европы захоронение Президента Республики не происходило в таких, не соответствующих нормам условиях. Его останки погребены во владениях г-на Ацовича, архитектора, члена Крунского совета [103]. Последний путь Тито не предназначен для Истории. Он похоронен в безликом саду, поскольку провел всю свою жизнь на чужбине. Поэтому он — всего лишь эпизод в долгой череде несчастий нашей истории. Эпизод, который мы, тем не менее, любили. Ведь нельзя отрицать, что он поднял уровень жизни граждан нашей безнадежной страны.

Если целый народ смог поверить этому человеку и последовать за этим предводителем с акцентом далекой и неизвестной страны, почему бы зрителям не поверить в историю «Андерграунда»? В этом фильме обыгрывается судьба горстки людей, запертых в подземелье. С целью их эксплуатации им не сообщают, что Вторая мировая война закончилась. Им предоставляют механизм пропаганды, безукоризненно работающий в замкнутом пространстве. Узники считают, что на поверхности власть находится в руках фашистов, но что однажды обязательно наступит освобождение. Если вспомнить о привычных методах власти, то эта ситуация не лишена реальных оснований. Единственным отличием является то, что в реальной жизни поле деятельности имеет более четкие контуры. Еде на самом деле господствует фашизм? Внизу, в подполье, где сидят люди, уверенные, что война еще продолжается? Или все-таки наверху?

Человек способен принять подобную ложь, только если она уже циркулирует в его организме, подобно антителам, будь то история Тито или «Андерграунда». Люди лгут с тех самых пор, как начали говорить правду. И им было бы сложно понять, что такое правда, если бы они не лгали. Проблема состоит в том, что сегодня понятие правды уже не столь привлекательно в мире, где инстинкт воспроизводства по Фрейду и инстинкт выживания по Юнгу были заменены деньгами и торговлей — новыми движущими силами человеческих начинаний.

Такая правда несколько скучновата и не подходит большинству жителей нашей планеты: всем давно известно, что она оказала не слишком большое влияние на жизнь людей и еще меньшее — на ход истории.

* * *

И все же, как настолько невероятная история, как наша, могла стать возможной? «Андерграунд» и преследуемые им цели подтолкнули меня к раздумьям над другой устаревшей темой человеческого прошлого. Передо мной встали вопросы нравственного толка: в истории «Андерграунда», основной движущей силой которого стало содержание людей в подполье и использование дезинформации для того, чтобы внушить им, что война не окончена, я усмотрел прежде всего преступление против нравственности.

Кто в нашей истории способен достойно объяснить понятие нравственности и ее предназначение? Когда-то это были толкователи Ветхого Завета, поэты Марко Милянов и Ньегос. Впоследствии наши современники принялись утверждать, что мучительные проблемы нравственности воплотились в исканиях героев романов. Но за пределами литературы и кинематографа одержала верх совсем другая нравственность. Повсюду, от футбольной команды до верхушки государственной власти, установился закон, основанный на советах, размещаемых в воскресных журналах для мастеров на все руки: «Сделай своими руками» или «Сам себе мастер». Вот что стало с нашей нравственностью, и все это происходило постепенно. Церковь и теоретики всегда находились за пределами реальности, в которой жило, росло и воспитывалось большинство населения. В итоге идея нравственности осталась уделом одной лишь знати. Необходимость в нравственности улетучилась вместе с идеализмом. Когда идеализм превратился у современного человека в порок, исчезла и нравственность.

* * *

Я вырос в квартале, где рядом с домами чиновников администрации и квартирами военных соседствовала цыганская нищета. В таких условиях жизни ложь не являлась нарушением нравственности. Но я учился в Праге, в одном из культурных центров Европы. Там понятия правды и лжи были совсем другими. После учебы передо мной была вся жизнь для сравнения.

Балканцы живут одной ногой на городском асфальте, другой — увязнув в крестьянской грязи. Когда они бросают кому-то: «Эх ты, деревня!», они делают это, стоя на одной ноге, той, что находится в городе, разумеется. Но оскорбление далеко «не уходит», поскольку так они оскорбляют сами себя. Вторая нога, утонувшая в грязи, показывает, насколько поверхностна связь ее городского близнеца с нравственностью и своими истоками: ей невдомек, что все, что идет от ее крестьянской сестры, является их общим историческим капиталом.

* * *

В небольшой деревушке по соседству с городом Узице, что в Центральной Сербии, на вопрос «Что такое нравственность?» крестьяне лишь растерянно молчат. Они ждут, что кто-нибудь подскажет им правильный ответ. Вероятно, это связано с психологическими травмами, полученными в школе, куда их тащили силой. Поскольку подсказки не следует, они молчат еще несколько секунд, пока кто-нибудь из них не произносит:

— Нравственность — это то, как следует поступать!

И когда их спрашивают: «А что такое безнравственность?», все дружно делают логический вывод:

— Безнравственность — это то, как поступать не следует!

Несмотря на все наше воображение, мы не в состоянии понять реальное значение этого заявления. Даже самые изощренные умы нашей страны вряд ли смогли бы дать столь замечательное определение нравственности. И логика такой нравственности вполне вписывается в каноны самой мощной экономики мира. Кто бы мог подумать, что в окрестностях Узице можно услышать наилучшее определение такого сложного понятия, как нравственность?!

* * *

Это языческое понимание нравственности позволило сербскому крестьянину избежать многих хлопот и усилий. В наше время уже доказано, что понятие нравственности проистекает не из книг, не из дебатов по Ветхому Завету, не из философских дискуссий об этических принципах, а именно из языческой практики. У крестьянина из деревушек, окружающих Узице, не было ни своего Канта, ни Гегеля, ни учебников по истории, наполненных нравственно-правовыми принципами, у него, в сущности, не был сформирован даже собственный взгляд на жизнь. Робко спрашивая себя: «Где мое место в этой истории?», он продолжил витать между основными правилами и Богом, в котором у него были некоторые сомнения, в которого он верил немного или не очень, но которого продолжал чтить, празднуя день семейного святого и зажигая в его честь свечи. Он делал это испокон веков, еще в эпоху с множеством богов, предшествующую появлению единого Бога.