Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы - Максим Оськин Страница 73

В кампании 1915 года находившиеся в окопах солдаты зачастую применяли сознательно-добровольную сдачу в плен или самострелы. Это явление не имело столь широкого распространения, чтобы можно было говорить о сознательном отказе широких солдатских масс от продолжения войны или тем более организованном протесте против нее. Скорее, уклонение от фронта в своих разнообразных формах явилось стремлением избежать тех тягот войны, что Российская империя вынесла в первый год конфликта.

Улучшение положения дел со снабжением войск техническими средствами ведения боя и боеприпасами резко понизит статистику уклонений солдат от борьбы в кампании 1916 года. Качественная же подготовка резервов зимой-весной 1916 года позволит дать Вооруженным силам таких солдат, что, в принципе, не пожелают увеличивать процент сдавшихся в плен. Следовательно, возрастает количество кровавых потерь — убитыми и ранеными.

Участники войны справедливо почитали, что «самострелом называется человек, который стреляет в себя с отчаяния». ^[303] В условиях, когда германские тяжелые гаубицы сметали русские окопы вместе с их защитниками, оставляя на долю своей пехоты фактически лишь «зачистку» взятых русских окопов, российские солдаты не могли не испытывать отчаяние. В войсках прекрасно знали, что кризис вооружения будет преодолен разве что осенью, а пока следовало вести борьбу в неравных условиях. Можно ли винить солдат, что они вот именно что в отчаянии стремились избежать того ужаса присутствия под артиллерийским огнем посредством сдач в плен или самострелов?

Рассудить можно по-разному. Главное — психика крестьян, ранее вообще не имевших дела с армией, умножаясь коллективной психологией больших солдатских масс, влекла за собой уклонение от несения воинской повинности зачастую под влиянием общего порыва. Это дезертирство — вещь сугубо личностная в отличие от коллективного пленения или распространения самострелов в части.

Дезертирство, за исключением принципиального протеста против войны в силу личных убеждений, есть явление именно крестьянское, так как крестьянин почитает войну не просто за ненормальное состояние человеческого социума, но за такое его состояние, которое выбивает человека из его многовековой включенности в природу как органичной части. Неудивительно, что дезертирство было мало распространено в государствах с высокой урбанизацией или в те периоды военных действий, которые характеризовались внутренним миром и стабильным положением на фронте. Высокое дезертирство (равно как и саботаж, уклонение, симуляция и прочие аналогичные формы, выделенные Д. Скоттом) солдат-славян было в Австро-Венгрии. Это идеологическое нежелание воевать за своих угнетателей. Минимальное — в таких «городских» и характеризовавшихся «внутренним миром» странах, как Великобритания или Германия (большая часть унтер-офицерского состава).

Примеры резкого скачка дезертирства дают тяжелые поражения на фронте. Это Россия лета 1915 года, Сербия последних двух месяцев 1915 года, Австро-Венгрия лета 1916 года, Румыния осени 1916 года, Франция конца весны 1917 года. Осенью 1918 года страны Центрального блока, за исключением Германии, испытали на себе, что такое развал действующих армий, когда целые дивизии и корпуса разбегаются по домам. Например, болгарская армия после прорыва Салоникского фронта вообще вся разошлась домой. Таким образом, дезертирство в период Первой мировой войны — это реакция на обстановку на фронте и характеризуется как явление, присущее крестьянскому социуму.

Как бы то ни было, закон суров, но это закон — гласит древнеримское право, легшее базисом в современную Романо-германскую правовую систему. Справедливо, что уклонение от воинской службы неминуемо должно влечь за собой жестокое наказание. За добровольную сдачу в плен военно-полевые суды выносили заочные смертные приговоры, а семьи добровольно сдавшихся лишались права на получение пособий.

Характерно, что российская бюрократия часто приравнивала семьи солдат, пропавших без вести, к дезертирам именно в отношении выплаты пайковых пособий, выдававшихся государством для поддержания солдатских семей. Отмечается, что «некоторые солдатки и члены их семей во время Первой мировой войны 1914–1918 гг. все же были лишены пособия. Полная неопределенность ожидала солдатку в случае, если ее муж пропадал без вести. В этой ситуации солдатская жена лишалась не только пособия, но и юридической дееспособности. У солдатки отсутствовал и вдовий вид, с которым можно было получать пенсию или обращаться в благотворительные организации. Лишались права на получение продовольственного пособия и семьи запасных нижних чинов, бежавших со службы или добровольно сдавшихся в плен… семьи таких солдат обрекались на нищету и бесправие, а на их страдания власти не обращали никакого внимания». ^[304]

Другое дело, что определить добровольность сдачи в плен было принципиально невозможно. Да и далеко не каждый военнослужащий в сдававшемся подразделении сдавался в плен по собственной воле. Например, известны случаи, когда сдающиеся солдаты заставляли командиров и унтер-офицеров также бросать оружие. Многие так вообще поддавались общей панике. Поэтому случаи объявления какой-либо группки сдавшимися добровольно были редки, а основные сведения о добровольно сдавшихся черпались из показаний солдат, сумевших бежать из плена. Иное дело — лишение пайка и разнообразных льгот (плата за обучение ребенка, например) семьи дезертира, здесь все было ясно. ^[305]

За намеренное нанесение себе ранения с целью избежать окопов в качестве наказания по суду следовал расстрел. Существовала альтернатива — каторга на срок от четырех лет до бессрочной. Однако каторга представлялась меньшим злом по сравнению с фронтом, поэтому смертная казнь как приговор выносилась несколько чаще. Каждый такой приговор должен был быть объявлен в войсках, чтобы дурной пример не стал заразительным.

Следует сказать, что данное наказание, в основном, все-таки применялось в отношении дезертиров и мародеров. То есть против сознательного уклонения от фронта, ибо самострел под влиянием минутного отчаяния и бегство в тыл — это вещи различные, что командованием прекрасно сознавалось. Да и количество самострелов вообще было велико. В 1915 году самострелы — солдаты, отстреливавшие себе пальцы — составляли до двадцати процентов всех раненых.

Расстрелять пятую часть Действующей армии было бы невозможно. Поэтому приказами командования было велено делать таким бойцам перевязки и держать в окопах. ^[306] Участники войны свидетельствуют, что случаи рецидива в таком случае были редки. Это говорит о том, что самострелы по преимуществу являлись следствием массового аффекта либо совершались в тяжелой психологической ситуации.