Андрей Курбский - Александр Филюшкин Страница 73

Тем более что вскоре после появления этого столь выгодного для Курбского завещания отношения между супругами резко обострились. Причины этого нам неясны, остается только строить предположения. Историк 3. Опоков считал, что диковатый Курбский пытался обращаться со своей новой женой в стиле московской пословицы: «Люби жену, как душу, а тряси, как грушу» ^[192]. С гордыми княгинями это не проходило, отсюда – конфликты, завершившиеся для Курбского плачевно. Правда, данная точка зрения основана главным образом на поздних обвинениях, которые Мария возводила на своего супруга задним числом, добиваясь развода.

По меткому замечанию К. Ю. Ерусалимского, к тому времени «хорошо они жили друг с другом или плохо – стало уже частью судебной игры». Никаких доказательств склонности князя в семейной жизни к рукоприкладству и насилию, кроме заявлений Гольшанской и ее сторонников, не существует. Мария обвиняла Курбского, что он избивал ее палкой, уже в 1578 году, когда они разводились. Зато, по отзывам современников, «ругался князь так, что его слова вызнавали устно на допросах и не вносили в судебные книги с указанием, что свидетель в случае надобности их может сам произнести» ^[193]. Тут на руку Марии играла и репутация князя как москаля, который по определению должен быть грубым и жестоким тираном даже в отношении своей жены, о чем в Европе XVI века существовала целая система мифов, идущих еще от С. Герберштейна и его последователей.

К. Ю. Ерусалимский подчеркивал, что, вопреки некоторым утверждениям, Курбский и Гольшанская изначально жили вместе и согласованно действовали в борьбе за имущество Марии, что предполагает довольно высокую степень если не гармонии, то, по крайней мере, согласия по принципиальным супружеским вопросам. И. Ауэрбах, напротив, обратила внимание, что уже в «Новом Маргарите» (около 1575 года) Курбский посвятил несколько пассажей рассуждениям о вражде мужчин и женщин ^[194].

Н. Д. Иванишев связывал размолвку между Марией и князем Андреем с увлечением Курбским науками и переводами церковных текстов: «Такой образ жизни должен был наскучить Марии Юрьевне. Чтобы освободиться от власти угрюмого Москвитянина, она решилась отнять у него имения» ^[195], выкрала документы на владение землями и отослала их в Дубровицы своему сыну Яну Монтолту. До этого родственники Марии и она сама обвиняли Курбского, что это он выкрал у княгини пустые бланки с печатями и подписями, которые позволяли оформлять любые сделки как бы от имени Гольшанской. Курбский же утверждал, что бланки были украдены с неизвестной целью его слугой Матвеем Гинейком, и даже сделал соответствующее заявление во Владимирский уряд, чтобы предъявление таких бланков считалось недействительным.

Заметим, однако, что в источниках ничто не указывает на то, что брак Курбского сгубило чрезмерное увлечение мужа науками, якобы ненавистными жене. Напротив, Н. Г. Устрялов, основываясь, кстати, тоже на поздних рассказах Курбского, причиной ссоры считал чрезмерное пристрастие Марии к любовным похождениям, за что супруг даже был вынужден посадить ее под замок ^[196].

И. Ауэрбах назвала и «книжную», и «сексуальную» версии спекуляциями и показала на примере сходной тяжбы (связанной, кстати, с сыном Марии Андреем Монтолтом), что в основе вражды лежали имущественные споры. При этом ссылки на «несходство характеров», супружескую измену и физическое насилие были лишь инструментарием, который литовская шляхта часто использовала в судебных тяжбах по вопросам раздела собственности между родственниками, для обеления или очернения сторон в глазах судей ^[197]. Эти обвинения были скорее ритуально-семиотическими, чем реальными. Спор о дележе владений между супругами обязательно сопровождался взаимными обвинениями в прелюбодеянии (что, впрочем, не исключало и реальности подобных измен и даже специального провоцирования их).

В отношении причин распада брака московского эмигранта и литовской княгини мы навсегда останемся в области догадок. Но нам кажется, что самое простое объяснение лежит на поверхности: супруги просто-напросто не поделились. Главной причиной конфликта Курбского, Гольшанской и Монтолтов стала проблема дележа собственности, которую Мария сама и создала своим странным завещанием, ограничивавшим сыновей в праве на наследство. Вскоре она, видимо, раскаялась в своем решении, но изменить его можно было уже только ценой разрыва с Курбским.

Недаром в 1578 году, уже при разводе, Гольшанская возвела на Курбского уже совершенно фантастическое обвинение, что он избивал ее и держал под замком с целью выбить некоторое количество пустых бланков с подписью княгини. Не выдержав избиений, Мария якобы дала такие бумаги, и Курбский пустился от ее имени заключать земельные сделки и делить ее имущество. Поэтому Гольшанская просит признать целый ряд актов, скрепленных поддельными бланками, недействительными. Данное обвинение вряд ли можно воспринять всерьез – для подобных сделок поддельных бланков было недостаточно, афера вскрылась бы достаточно быстро. Но показательно, что Мария хотела аннулировать невыгодные для нее земельные сделки, совершенные в период ее замужества с Курбским, причем именно те, где она ограничивала в правах своих сыновей.

К. Ю. Ерусалимский выдвинул версию, что уже в 1576 году отношения князя с сыновьями Гольшанской, Монтолтами, испортились: «Курбский методично лишил пасынков прав на недвижимость. То есть он рассчитывал кем-нибудь их заменить». Опираясь на глоссу к «Новому Маргариту» (комментарий Курбского к слову «всыновление»), историк реконструирует причину конфликта – ею якобы оказывается желание Курбского завести от Гольшанской собственного наследника. А Мария в своем третьем браке оказалась бесплодной (с последним обстоятельством, по Ерусалимскому, была связана ее склонность к ворожбе). Воспользовавшись болезнью княгини, Курбский вырвал у нее духовную грамоту (тестамент), в которой Монтолты лишались наследства, и «потерял уважение супруги, заставив ее подписать поспешное и несправедливое завещание».

В качестве альтернативной версии причин раздора К. Ю. Ерусалимский называет «обостренное недовольство соседями», развившуюся «на имущественной почве» чуть ли не паранойю Курбского, вызванную постоянными стычками и судебными разбирательствами. Когда еще и с женой начались проблемы дележа собственности, нервы у князя не выдержали, он сорвался, и началась эскалация конфликта. Версии об отвращении Курбского к колдовским занятиям Марии или о садизме и женоненавистничестве «москаля» К. Ю. Ерусалимский считает маловероятными ^[198].