Петр Фоменко. Энергия заблуждения - Наталия Колесова Страница 73

В моих записных книжках осталось много обрывочных зарисовок, торопливо сохранявших ускользающие настроения, факты, эмоции, сцены, моменты счастья, сомнений, откровений… Некоторые из них добавляют неожиданные и обаятельные штрихи к портрету Петра Наумовича. И в этих коротких историях из «другой жизни» он остается надолго, «ибо время, столкнувшись с памятью, узнает о своем бесправии…»

О Михаиле Светлове Петр Наумович вспоминал часто, в молодости поставил посвященный ему спектакль «Человек, похожий на самого себя» в театральной студии МГУ «Ленинские горы».

Мы пришли к Светлову с бутылкой водки и закуской. Пытались почистить селедку, на что Светлов заявил: «Молодые люди, селедку надо есть с газэты!»

Выходя из ЦДЛ, сильно выпивший Михаил Аркадьевич задавал сам себе вопрос: «Что нужно еврею на Руси?» И сам себе отвечал: «Такси!»

О студенческих годах Петр Наумович рассказывал всегда в связи с чем-то, к слову. Как анекдот. Было смешно и печально, в зависимости от контекста.

Я устроил себе запой, не взаправдашний, а показушный. Мне казалось, алкоголизм – это признак таланта. Казалось, что пить надо так, чтобы говорили: «Что же он делает, он же губит свое дарование!»

Еще о ГИТИСе и годах учебы.

С. С. Мокульский был, хоть это и не было заметно, поляк. Огромных размеров человек… Начиная лекцию, он смотрел вверх, потому что терпеть не мог смотреть на людей, и говорил: «Так, спускаемся в глубокую древность». В этот момент он общался с богами.

И мы научились очень правдиво играть ложь.

В Школе-студии МХАТ наш педагог, Борис Ильич Вершилов, занимался поисками интонации. Это очарование действия, которое в слове, паузе, нервной системе. Он занимался тем, чем нельзя. Это было против системы Станиславского.

Существовали театры, которые жили истинной жизнью. Их даже в это время не все знали. Память коротка. И что они были, что не были… Призрачно существуют…

Представления без переживания не существует. Бессознательное психологическое проживание называют театром представления. Их не надо противопоставлять.

Зарисовка о «великой силе искусства».

Летом в Собиновском переулке рядом с театром Маяковского. Из открытых окон репетиционного зала раздается крик А. А. Гончарова (как известно, он часто кричал на репетициях): «Почему никто не действует? Что у вас по действию? Перспективу держите!» Алкаш-провинциал, гулявший по центру, остановился, прислушался и сочувственно среагировал: «Как мужик-то, б…дь, страдает! А ведь правильно мужик кричит! Никто, б…дь, ни хера не действует!» И широким жестом показал поверх крыш в сторону Манежа и Кремля.

Было у Петра Наумовича немало «зарисовок» о превратностях женских судеб и разнообразии женского поведения. Каждая из этих историй могла бы превратиться в жанровую сценку для спектакля.

В отстойнике в отделении милиции. Проститутка: «Сынок, главное, не признавайся!»

На перроне вокзала в Ленинграде вечером прогуливалась женщина, очень немолодая и страшная. Она покуривала и, проходя мимо пассажиров, провожающих, встречающих, бросала небрежно в сторону, как бы ни к кому не обращаясь: «Поеб…сь не интересуетесь?.. Поеб…сь не интересуетесь?..» Было ощущение, что эти слова принесло ветром.

Встречают в лимузинчиках женщины готические, в каждом глазу по три восторга.

Ставил в Кракове «Этот милый старый дом» и «Смерть Тарелкина». В вагоне-ресторане однажды видел сцену: вошла стремительно женщина, схватила тарелку с едой и смачно, жестко залепила ею в лицо одного из сидящих мужиков.

Другую сцену, российскую, видел в Питере. Идет женщина с большой авоськой яиц, штук тридцать, под Пасху, наверное. Она обгоняет пару, идущую перед ней, и вдруг замечает, что за мужик идет с чужой бабой – ее мужик! Он, как бы «не узнав», хотел было ее обойти. А она приблизилась и этой авоськой наотмашь – раз, другой, третий: «На! Сволочь, б…дь, подонок!»

Эта история широко известна. Но поскольку была услышана мною «из первых рук», не могу себе отказать в удовольствии вспомнить ее. Когда Фоменко снимал на «Мосфильме» фильм «Поездки на старом автомобиле», на «Доске почета» он увидел портреты кинематографистов под названием: «Лучшие люди киностудии». На другой день участники съемочной группы принесли свои маленькие фотографии «на паспорт» и повесили рядом, снабдив подписью: «Люди похуже». Это выражение – «человек похуже» – с тех пор прочно вошло в мой домашний обиход.

О СЕБЕ

Из общения с охраной «Мастерской» Петр Наумович порой выносил яркие жизненные наблюдения. Его поражало, как сотрудники охраны «пасут» каждый его шаг и что ему совершенно невозможно незамеченным ни войти, ни выйти из театра. Спрашивал: «Ты знаешь, как они обо мне передают по рациям? „Первый второму: объект вышел“. Знаешь, что они мне докладывают? „Разрешите доложить: за ночь никаких происшествий не произошло. Дежурный Будкин“». И в особенности его веселило, что при встрече начальник охраны вопрошал: «Какие будут распоряжения? Всем постам отключить рации, я занят!»

ОБ ЭЛЕГАНТНОСТИ

Надел охренительные замшевые ботинки с длинными носами, черный костюм лакейский, с атласными лацканами, и носки в черно-серую полоску.

Об актерах-детях Петр Наумович часто говорил с наигранной сердитостью: «Так надоели дети – они вырастают, негодяи! У меня Петя Ростов (уже третий) стал выше всех в спектакле!» (Это имелся в виду юный музыкант Саша Мичков, ныне полноправный актер труппы.)

Лучше, когда приходит на язык, а не на ум. Это я вам говорю, как Наумыч.

Гений проявляется в самоограничении.

Не по таланту пьешь.

Один актер опоздал на свой выход на сцену, подвел товарищей. В объяснительной записке он написал: «По пути на сцену я зашел в туалет и там потерял ощущение времени».