Осада церкви Святого Спаса - Горан Петрович Страница 73

– Господи, Боже милосердный, ведь у дожа во всем теле не прощупывается даже самый слабый пульс! – заявил magister Antonius, когда в последний раз набрался храбрости осмотреть его. – Пресвятой Господь, в этом человеке бьется жизнью только одно – мысль о том, как бы заполучить недостающие перья!

Между тем, болгарский царь Калоян похищенное не возвращал. Более того, он посылал дерзкие предложения, смысл которых состоял в том, что на нем, Калояне, этот плащ будет смотреться гораздо изящнее, и вот об этом он готов вести переговоры.

– За него я мог бы предложить десять мотков шерстяных ниток – вяжи и распускай, сколько душе угодно! – время от времени издевательски свистел на весь Царьград ветер-языкослов.

Правда, имелись и ободряющие вести. В частности, шпионы доложили, что восьмым пером владеет василевс Феодор Ласкарис, правитель Никейской империи, в которой непокорные греки снова начали плести повести о былой славе и снова возносить своих двуглавых орлят.

Из союзников, готовых вместе с дожем нанести удар в этих двух направлениях, остались лишь ненадежный Баддуин I и славолюбивый граф Луи де Блуа. Некоторое время назад своенравный маркграф Бонифацио Монферратский, недовольный той ролью, которую отвели ему хроники Четвертого крестового похода, отступил в область Фессалию и основал там Фессалоникийское королевство. Один за другим к нему присоединились и другие видные бароны – Бертхольд фон Каценелбоген, Амадео Буффа, Николя де Сент-Омер, братья Альбертино и Роланд де Каносса. Осенью Бонифацио вторгся в центральную Грецию и передал власть над Аттикой и Беотией бургундскому рыцарю Отону де ла Рошу. Южнее, также с помощью фессалоникийского короля, Вильем Шамплит и Готфрид Вилардуен основали Ахейское княжество. Все эти карликовые государства стали вассалами Бонифацио и фактически не признавали верховной власти латинского сюзерена, а вместо предусмотренного протоколом десятка слов вежливости направляли в Царьград издевательства:

– Пока перезревший Балдуин, выполняя данный своей даме завет, жмурится на один глаз…

– В его родной Фландрии нет такого парня, у которого от похотливого взгляда этой дамы не налился бы соком огурец…

– Длиннющий и тяжеленный!

А о Святой земле больше никто и не вспоминал. Освободительная кампания, предпринятая крестоносцами, вылилась в дрязги, препирательства, сплетни, самовосхваление и ядовитое злословие. Последний раз о Иерусалиме напомнил не кто иной, как Дандоло. Поднимая старое знамя, которое звало спасать от неверных святыни, напоминая о первоначальных планах, слепой дож сделал попытку снова объединить рыцарей вокруг своих личных планов. Но даже император Балдуин I Фландрский, убаюканный приятной спокойной жизнью, отверг возможность такого утомительного и опасного предприятия.

II

Ты и сам вряд ли остался бы удовлетворен какой-нибудь книжонкой, в которой не хватит места, чтобы развернуть все, что тебе подобает и принадлежит по праву?!

Не так уж много времени прошло с того дня, как было получено известие о том, что во Фракии озлобленное византийское дворянство подняло мятеж и что Калоян в поддержку восставшим двинул войско, состоящее из болгар, куман и ветров, а в Царьград стали поступать невероятные сообщения – в целом ряде городов империи и даже в венецианском Адрианополе гарнизоны латинян один за другим разбиты или обращены в бегство.

Беда не приходит одна, и именно в эти дни придворные известили Балдуина I Фландрского, что в ризнице осталось не более сорока дней беззаботной жизни. Дело в том, что с момента восшествия на престол император легкомысленно и не задумываясь о будущем, тратил за день по целому времени года своего правления. В памяти многих еще свежи были воспоминания о повторенном три раза подряд обряде коронования. Перепуганный Балдуин обратился за помощью к Энрико Дандоло, и венецианец пообещал ему бесчисленное множество спокойных месяцев в том случае, если крестоносцы согласятся вместе с ним напасть на восставших греков и помогавшего им Калояна.

– Вот когда мы разобьем бунтовщиков, обуздаем ветры и повесим Калояна, я подарю тебе копию «Книги о церемониях» Константина VII Багрянородного! В соответствии с этой книгой тебе как достойному наследнику Ромейской империи, кроме множества вызывающих восхищение титулов, мы можем добавить еще один – «ваша вечность», и все твои подданные будут обязаны звать тебя так! – искусно уговаривал его старец.

– Ваша вечность?! – восхищенно повторял Балдуин.

– Да, именно так, до скончания дней твоих, – тихо добавил Дандоло.

Таким образом, почти весь март 1205 года прошел в подготовке к сражению против болгар. В покоях дожа по его приказу день и ночь пылал огонь – слепой старец с его помощью надеялся разбудить в себе хоть проблески жизненного тепла. Не желая быть обойденным победными хрониками и поэтому прервав поход против Никеи, в столицу спешно возвратился и граф Луи де Блуа. Балдуин Фландрский по-прежнему держал один глаз прижмуренным и панически вопрошал:

– А не слишком ли долго мы тянем? Сколько еще осталось? Переписчик уже начал работать? Не забудет ли он, что нужно добавить?

– Терпение, терпение, все будет готово как раз к сроку, – отвечал дож.

На заре девятого апреля уверенная в победе армия латинян выступила в поход. Маршем пройдя по улице Победы, она через арки Золотых ворот покинула Царьград. На дивных конях, в блестящих латах, не сомневающиеся в успехе, рыцари уже сейчас толкались, стараясь занять как можно лучшие места в будущих канцонах. В носилках с опущенным пологом, сопротивляясь смерти только благодаря надежде получить недостающие перья для плаща, которым он был накрыт, дышал ледяным дыханием Энрико Дандоло. Император Балдуин, понурив голову, поминутно повторял вопросы:

– А сколько теперь осталось? Может быть, следует немного поторопиться? Ну почему же эта копия до сих пор не закончена?

– Дорогой мой, «De ceremoniis» – это очень большая рукопись, – оправдывался дож – И только ради того, чтобы ты случайно не остался без какого-нибудь из величественных титулов, я лично приказал, чтобы в копии не было никаких сокращений. Да ты и сам вряд ли остался бы удовлетворен какой-нибудь книжонкой, в которой не хватит места, чтобы развернуть все, что тебе подобает и принадлежит по праву?!

Дорога оказалась совсем не легкой. Калоян науськал свои ветры и они, узлом завязывая распутья дорог, вносили путаницу в строки прекрасных стихов, заваливали солнце горами облаков, ночами ловко перемещали на небе свет Северной звезды и наполняли души крестоносцев криками и уханьем сычей. И все же через пять дней пути вдалеке перед колонной латинян замаячили колеблющиеся очертания Адрианополя и вражеский стяг на самой высокой башне, в котором плещется Стяговей, бесстыжий ветер болгарского царя.