Александр Великий. Дорога славы - Стивен Прессфилд Страница 72

Но мы не собираемся тратить время на бой с отменной эллинской пехотой.

Мы её огибаем.

Вот образец блестящего кавалерийского манёвра. Действуя в лучшем духе, конница не растрачивает жизни людей и коней на зрелищные, но малорезультативные рукопашные схватки, а использует своё преимущество в скорости и мобильности. Она обходит противника, оставляя его в пыли, и мчится дальше, к своей цели. В считанные мгновения пехота Патрона остаётся в сотнях локтей от нас, в нашем тылу.

Где же Дарий?

Он должен быть поблизости, иначе войска Патрона не стали бы формировать строй на этом месте. Он должен быть слева, в противном случае они не заняли бы оборонительную позицию, прикрывающую этот участок.

Я придерживаю «друзей», посылая во мрак разведчиков. Охочий до приключений юнец, жаждущий сбежать и поступить в кавалерию, представляет себе сражение как бурный натиск, бешеную скачку галопом навстречу неувядающей славе. Что бы подумал этот нетерпеливый, горячий сумасброд при виде того, как я и мои командиры в разгар величайшей битвы, прорвав вражеский фронт, останавливаем наши отряды? Мы собираемся не только выровнять строй и прикрыть надёжнее фланги и тыл, но и подогнать получше снаряжение и утереть пот и пыль с лиц. Терпение есть одна из важнейших добродетелей командира. Хотя со всех направлений слышатся звуки боя и понятно, что, пока я медлю, там, за пыльной завесой, проливают кровь и гибнут мои соотечественники, ни в коем случае нельзя преждевременно давать сигнал к наступлению. Я не вправе слепо бросать войска во мглу. Это мучительные мгновения, тем паче что посланные мною разведчики отнюдь не возвращаются ко мне вовремя с чёткими донесениями о расположении вражеских отрядов. Увы, потеряв на безликом, запылённом поле какие-либо ориентиры, они не могут вернуться к своим. Их обнаруживает группа конюхов, рискнувших углубиться в клубящийся мел пешком.

Убить царя.

Мы должны найти Дария.

Наконец наши всадники возвращаются. Их предводитель Сатон, сын Сократа Рыжебородого, сообщает, что враг находится в двух стадиях впереди. Неприятелю известно, что мы прорвались в его тыл, и его отряды развернулись, готовые встретить нашу атаку.

— Где Дарий?

— В центре.

— Ты уверен?

— Я видел его знамёна.

Мы наступаем.

Увы, наш разведчик не мог знать о том, что благородный воин Карман, командир домашней стражи Дария, приказал водрузить царские штандарты в центре, где всегда сражаются персидские цари, а самого монарха тайно переправил на левый фланг.

Он одурачил меня.

Меня, покорителя половины мира, одурачил командир придворной стражи.

Когда наши клинья наносят удар по врагу, Дарий уже находится за пределами нашего правого фланга. Я этого не знаю. Никто из нас не знает. Я направляю Буцефала туда, где реют царские знамёна, вокруг которых разворачивается ожесточённая схватка. Конница смешалась с пехотой. Враг, узнав меня по доспехам, бросает против меня лучших бойцов, тогда как мои соотечественники выкрикивают имя нашего противника и пытаются обнаружить его среди леса копий и гребней шлемов.

Персидской царской конницей командует Тигран, герой Исса и самый прославленный конник Азии. Говорят, что его конь Беллакрис (Метеор), подарок Дария, стоит двадцать талантов золотом. Вокруг Тиграна сражаются благородные воины, которым нет равных: Ариобат, Автофрадат, Гобарзан, Массаг, Тиссамен, Багоас и Гобриас.

Могучий воин устремляется ко мне. Это Тигран. Я узнаю его по великолепному снаряжению и превосходному коню, на котором он скачет. Рядом с ним мчится Ариобат. Этот человек мне незнаком, но весь его облик говорит о высокой воинской доблести. Рядом со мной скачет Чёрный Клит. (Теламон и Птолемей остаются на правом крыле, помогая Клеандру, как и Любовный Локон с Певкестой; Гефестион командует agema царских телохранителей.) В данный момент мою личную охрану составляют трое юношей из свиты, каждый не старше девятнадцати лет. Тигран ведёт за собой группу царских «родственников».

Мы сталкиваемся как волны.

— Искандер!

Вызывая меня на бой, Тигран выкрикивает моё имя на персидский лад. Его Метеор устремляется на Буцефала, как трирема на таран, и могучие кони сшибаются на полном скаку. Оба они производят впечатление огнедышащих чудовищ. Зубы Метеора оказываются настолько близко от моего лица, что он пытается отхватить мне скулу. Глаза его полны дикой ярости. Сомкнувшись грудь с грудью, кони ведут собственный бой, тогда как мы с Тиграном схватываемся в поединке, один на один. Тигран мог бы вонзить своё копьё в горло Буцефала с такой же лёгкостью, как я поразить Метеора своим. Но он этого не делает, как не делаю и я.

— Я Тигран! — кричит мой соперник по-гречески.

Мне нравится этот человек. Это воин! Это герой!

Я намереваюсь нанести ему удар сбоку, чтобы поразить его под обрезом нагрудника, но люди и кони настолько тесно прижаты друг к другу, что я не могу не только отклониться в нужную сторону, но даже пошевелить правой ногой, прижатой к боку Буцефала крупом коня моего телохранителя Андрона. В результате я наношу прямой удар, целя мимо шеи Буцефала в горло соперника. Однако кони не стоят смирно, а ведут свою борьбу, в результате чего я совершаю промах. Наконечник моего копья отскакивает от виска, защищённого вызолоченным, конической формы шлемом с наушниками и назатыльником, и пронзает воздух поверх плеча Тиграна. Тот, в свою очередь, левой рукой перехватывает моё копьё настолько выше по древку, что его кулак касается моего, а правой совершает выпад своим. Его копьё имеет кизиловое древко длиной чуть более четырёх локтей и четырёхгранный железный наконечник. Удар приходится в грудь, у левого соска, но соскальзывает по пластине панциря ещё левее. Повредив доспех, наконечник оказывается между моими рёбрами и рукой. Чем я немедленно пользуюсь, прижимая оружие к себе. Ранен ли я? Сейчас, в горячке поединка, мне трудно определить, задело ли отклонившееся копьё мою плоть или броня спасла меня. Но в одном у меня нет никаких сомнений. Если мне суждено сложить голову в этом поединке, то я утащу за собой в ад и своего соперника.

Насколько это возможно при зажатой правой ноге, я выпрямляюсь и подаюсь вперёд, наваливаясь всем весом на шею Буцефала и, соответственно, на своё копьё. Моя задача — или высвободить своё оружие из хватки врага или, если он не отпустит, вывести его из равновесия. Если не будет другого выхода, я спрыгну с коня и разорву ему глотку голыми руками. Однако пока мы сцепились с ним мёртвой хваткой, заблокировав один другому оружие, на моё левое плечо обрушивается удар персидской булавы. Я лечу на находящегося справа от меня Андрона. В тот же самый миг Клит из-за моей спины наносит длинным македонским копьём удар, целя Тиграну в сонную артерию. Он промахивается и попадает в наушник шлема, но удар настолько силён, что едва не вышибает перса из седла. Ремень лопается, шлем слетает с головы. Чудо, что у Тиграна не сломалась шея. Мало кто, получив такой удар, усидел бы в седле, но Тигран приходит в себя настолько быстро, что успевает поймать свой шлем на лету и, повернувшись в седле, в ярости швыряет его в Клита.