Батый - Василий Ян Страница 72

Был двадцать третий день десятого месяца студня. [163]Князь Георгий Всеволодович вечером за ужином, после жареного гуся с кислой капустой, закусил еще парой моченых яблок и прилег на лежанке, крытой бараньими шкурами.

Среди ночи его осторожно разбудил старый дружинник, раскачивая за плечо. Князь, разогретый жарко натопленной печкой, с трудом очнулся. Ему снился архиепископ владимирский, суровый владыка Митрофан, в полном облачении. Будто он с амвона грозил перстом и уговаривал его: «Вставай, княже, очнись, солнцеворот прошел, солнце повернуло на лето, и медведь в берлоге повернулся с одного бока на другой…»

– Ин и я повернусь! – бормотал князь, поворачиваясь, но твердая рука дружинника крепко держала его за плечо.

– Вставай, княже, очнись! – говорил старый преданный воин. – Плохие вести привезли гонцы из Рязани.

– Какие гонцы? Какие вести? – спросил князь, с трудом приходя в себя.

– Прибыл из Рязани князь Роман Ингваревич. Мы его впустили в город.

– Что говорит?

– Сам тебе хочет поведать.

– Прибыл из Рязани? Что там стряслось? – говорил князь, натягивая сапоги.

– Рязани больше нет!..

– Да ты в уме ли? Где князь Роман?

– Здесь, в гриднице.

Дружинник подал беличий охабень.

Сильные руки князя Георгия дрожали и долго не попадали в рукава.

Князь Георгий Всеволодович прошел в гридницу, где обычно происходили его беседы с боярами. Там уже находилось несколько ближних советников.

Слабый свет лампад перед старыми темными иконами озарял бревенчатые стены, кое-где завешенные сукном и коврами. Впереди безмолвных бояр стояли княжеские сыновья – Владимир и Всеволод, спешно среди ночи прибывшие на совет.

Воеводы Жирослав Михайлович, Еремей Глебович и Петр Ослядукович стояли спокойно. Ничто не могло их удивить, – в долгой боевой жизни они всякое видели.

За столом, на скамье, крытой ковром, сидел, положив кудрявую голову на руки, приехавший из Рязани князь Роман. Он крепко заснул, устав от бессонной дороги и скачки на переменных лошадях.

Громко, властным голосом заговорил вошедший князь Георгий Всеволодович:

– Что ты привез из Рязани? Что сделали с нею татары? Крепко ли бились рязанцы или показали пяты и отдали родной город?

Князь Георгий Всеволодович ничего не слышал и продолжал сидеть неподвижно. В тишине ночи слышались легкое дребезжание слюдяного окошка и ровное дыхание спящего.

– Я спрашиваю, как бились рязанцы? Наверное, уже сдали город?

Князь Роман очнулся, услыхав последние слова. Он вскочил и крикнул хриплым голосом, сдерживая ярость, согнувшись, готовый броситься на князя Георгия:

– Не тебе так говорить, не тебе с нас и спрашивать! Отвернулся ты от нас в тяжелый час, и сам не пришел и подмоги не прислал… Нет больше Рязани! Сожгли ее мунгалы, и на горящих развалинах города полегли все рязанцы! Но никто не отступил, и не отдали мы нашего города. Только через наши тела ворвались к нам окаянные мунгалы!

– А князь Юрий Ингваревич?

– Убит в Диком поле…

– А князь Пронский, князь Муромский, Василий Красный, Глеб Михайлович Коломенский?

– Все полегли, отбиваясь!.. Всё оглядывались, не идут ли на помощь суздальцы, ростовцы, новгородцы? Где там! Заперлись вы за своими стенами, взобрались на печи и, ворочаясь, только почесывались и тараканов давили.

– Не смей говорить такие речи! – закричал владимирский князь.

– Где вы были, суздальцы, сальники, кулики? [164]Что вы сделали, на болоте сидючи?

– Больно ты дерзок приехал! – захрипел князь Георгий.

– А ты не порочь рязанцев! Лежат они, застывшие, на снежных полянах, и некому даже бросить на них горсть родной земли… Разобью тебе голову, если услышу хоть слово издевки!..

Князь Роман схватил лежавший рядом с ним меч, но бояре и оба княжеских сына бросились вперед и повисли на руках споривших. Князь Георгий, стараясь вырваться, кричал и тянулся к мечу, висевшему на стене:

– Не ему меня учить! Зарублю! Нищий и безродный пришел ко мне просить помощи, а каркает, что ворона, залетевшая в боярские хоромы…

– Батюшка! Не надо так говорить с гостем! – старались успокоить князя Георгия его сыновья.

Сильный низкий голос вдруг покрыл шум. Послышались протяжные, произносимые нараспев слова:

– Мир, тишина и благодать дому сему!

Все оглянулись. В дверях стоял высокий худой монах в черной до пят одежде и в черном клобуке. Длинная черная с проседью борода, большой с горбинкой нос и запавшие под густыми бровями темные глаза делали лицо монаха мрачным и неприветливым. В правой руке он держал медный крест, а в левой длинный посох.

– Я вижу распрю, слышу спор в высоких княжеских хоромах. Не время заводить ссору, рагозу и котору! Я пришел оттуда, где дымом заволокло небо, где горят города, где движется на нас нечестивый страшный народ и несет миру смерть и гибель…

– Кто ты? Откуда пришел? Что тебе надобно? – спросил князь Георгий Всеволодович.

– Я раб божий, странник Феофил Неврюй, родом новгородец. Иду из святой земли, из града Иерусалима, где поклонялся гробу Господню и Кресту животворящу. В Диком поле попал я в узы немилостивых татар, но чудесным промыслом Божиим я спасся из неволи и пришел сюда, в славный город Владимир. Пришел я сказать вам: покайтесь, пока не поздно! Народ мунгальский идет с велбудами, с пороками на колесах и в невиданном скопище. Нет стены, которую бы они не проломили, нет города, которого не захватили бы и не сожгли… Мунгалы и татары бесчисленны, аки прузи, [165]и посланы творцом Вседержителем в наказание людям за их грехи. Скоро мы все погибнем, аки обре, [166]и забудется в людях даже память о том, что была когда-то святая Русь!

– Перестань говорить речи страшные! – воскликнул старый воевода Жирослав.

– Зарастут наши пашни повиликой, репьем и волчцом. Жития миру сему осталось всего три месяца и три дня. И когда мы все поляжем убиенными, вострубят трубы архангельские, молоньей поразятся орды татарские, и будет воскресение мертвых и последний страшный суд. Покайтеся!..