КГБ и тайна смерти Кеннеди - Олег Нечипоренко Страница 71

В Женеве при заполнении анкетки он дал мне подержать папку, она была, такое впечатление, туго набита бумагами и увесистой.

Находясь в Женеве, я встречался с Носенко за завтраком в гостинице, на заседаниях и в помещении делегации. Один раз были вместе в кино и по дороге туда поужинали в кафе.

В дальнейшем Носенко под различными предлогами уклонялся от совместных посещений кино. В Женеве Носенко любил носить темные очки. В его поведении проявлялась склонность к обособленности, он обедал один. Лично мне не приходилось встречать Носенко в пьяном виде. Однако от членов делегации мне известно, что в конце своего пребывания в Женеве Носенко получил несколько бутылок спиртного и был сильно выпивши.

Во время встреч Носенко о себе ничего не рассказывал, держался сдержанно, разговоры носили общий характер.

Первые два-три дня Носенко, по-видимому, испытывал финансовые затруднения, т. к. обратился ко мне как финансово-отчетному лицу с просьбой одолжить 20–25 франков, которые он позднее возвратил. Впоследствии он не проявил заинтересованности к получению причитавшихся ему суточных в размере 259 швейцарских франков. Сейчас не помню, была ли у него в Женеве папка, с которой он прилетел из Москвы».

В ходе расследования обстоятельств бегства Носенко были получены показания Р., его соседа по комнате в женевской гостинице, члена советской делегации: «Проживал со дня приезда в одном номере с Носенко. Раньше его никогда не знал. Неприятный жилец — очень сильно храпел.

Носенко значился экспертом по разоружению и присутствовал на всех заседаниях комитета. В подготовительной работе к заседаниям комитета Носенко никакого участия не принимал. Ему хотели поручить вести протокольные вопросы, от чего он категорически отказался. Когда я ближе присмотрелся к Носенко, я сразу догадался, откуда он и что он работает в КГБ. В составе нашей делегации были товарищи из МИДа, МО и из КГБ. Носенко был не из МИДа и не из МО.

Спустя неделю после совместного проживания Носенко мне сказал, что у него есть план поехать посмотреть страну, особенно горы в княжестве Лихтенштейн. Но сейчас этого сделать нельзя, поскольку в горах лежит снег, а как только освободятся дороги от снега, эту поездку надо осуществить.

Он спросил меня, согласен ли я поехать с ним, я ответил согласием.

Накануне его бегства, т. е. 3 февраля, я видел Носенко сильно выпившим. Я пришел в гостиницу поздно и увидел Носенко у Ш., они сидели и выпивали. Пили они присланную в посылке то ли водку, то ли коньяк… Носенко был выпивши гораздо больше двух других участников. В разговоре не принимал участия, молчал. Вернувшись в наш номер, ни о чем не говорил и лег спать.

4 февраля, как обычно, было заседание. После заседания наша делегация давала завтрак в честь заместителя У Тана. На этот завтрак были приглашены человек четырнадцать. Носенко на завтрак приглашен не был. Это было приблизительно часов в 13. Носенко сказал, что пойдет обедать в город.

Вечером, часов в 11, я возвратился в номер. Носенко в нем не было. Меня это не удивило, так как Носенко очень часто приходил позже меня. Я приходил в половине 12-го, а он — ив час, и в два ночи. В конце января и начале февраля Носенко возвращался поздно ночью раза четыре или пять, выпивши.

Я лег спать без Носенко. Проснувшись, я увидел, что Носенко нет и он не ночевал. Меня это встревожило, тем более что 5 февраля мы должны были переезжать из гостиницы на виллу, после ремонта. 4 февраля утром, перед тем как идти на заседание, Носенко, зная о том, что 5-го мы переезжаем на виллу, предложил мне переехать вместе с ним на его машине. Я согласился.

Утром 5-го машина пришла. Но Носенко не было, и я все больше начинал волноваться по поводу его отсутствия. Я пошел к Ш. и сообщил, что Носенко не ночевал в гостинице. На это Ш. мне ответил, чтобы я не волновался, он, наверное, задержался где-нибудь у женщин советской делегации. Другой руководитель делегации, когда узнал, что Носенко не ночевал, также сказал, что ничего страшного в этом нет. Меня же это волновало еще и потому, что нужно было освобождать номер, машина ждала, а Носенко не было. Если его вещи оставить в номере, значит, он занят и его надо оплачивать, а денег бухгалтерия на это уже не отпустила.

Часов в 8 утра я сказал Ш., что Носенко все еще нет, а надо переезжать, а без четверти час я поехал в гостиницу, забрал вещи и перевез их на виллу.

Вещи Носенко в 13 часов 5 февраля при переезде на виллу собирал и укладывал в чемодан я. Присутствовали товарищи из консульского отдела.

Бритва, которой Носенко брился, была оставлена на месте. Создавалось впечатление, что Носенко как будто куда-то вышел. Вместе с рубашками исчезла папка, с которой Носенко прилетел. Я хорошо запомнил эту папку, так как видел ее в Шереметьеве у него в руках. Когда нам предложили сдавать вещи и надо было их ставить на весы, я свою папку положил на весы, а Носенко, как я заметил, свою на весы не клал. Видел я ее у Носенко в номере, где мы с ним жили. Когда я собирал вещи, то этой папки не было в номере.

Он свой паспорт, как все мы, не сдал генеральному секретарю делегации (по прибытии в Женеву. — О.Н.). Это было грубым нарушением.

Примерно через неделю после исчезновения Носенко Госдеп США опубликовал заявление о просьбе Носенко о политическом убежище. В дальнейшем мне стало известно, что Носенко бежал и изменил Родине».

Как видно из приведенной выше записки Второго главного управления КГБ, Носенко выехал в Женеву «с контрразведывательными задачами». Это означало, что ему было поручено «контрразведывательное обслуживание членов советской делегации в целях обеспечения их безопасности». Примерно так это формулировалось в наших внутренних документах. Резидентура КГБ в той стране, куда направлялась делегация или туристская группа, получала из Центра ориентировку о выезде оперработника, и ей предписывалось оказывать ему необходимую помощь в «решении поставленных оперативных задач». Кому-то из сотрудников линии контрразведки поручалось установить контакт с приехавшим работником. Если он не был известен резидентуре, это делалось по паролю, сообщенному из Москвы в ориентировке вместе с фамилией контрразведчика. Затем его информировали об оперативной обстановке в стране и городе, о действиях спецслужб противника и их агентуры против советских граждан, договаривались об условиях постоянной связи и об использовании каналов резидентуры в случае необходимости для передачи сообщений в Центр. В свою очередь прибывший оперработник ставил в известность о полученных задачах, а затем периодически докладывал в резидентуру об обстановке внутри и вокруг делегации и в необходимых случаях обращался за соответствующей помощью.

Носенко также поддерживал контакт с резидентурой, причем на отношении к нему сказывалось, что он был не рядовым сотрудником, а принадлежал к руководящему составу довольно высокого уровня — являлся заместителем начальника отдела Центра, о чем резидентуре было известно. О реакции резидентуры КГБ в Женеве на исчезновение Носенко можно судить по показаниям ответственных ее сотрудников. Вот одно из них: «Было известно, что раньше Носенко сильно пил. В этот же приезд в Женеву я не замечал этого за Носенко, он вел себя так, как и все. Если ему приходилось выпивать, то употреблял он спиртное в меру, и никогда я не видел его пьяным.