Лермонтов. Исследования и находки - Ираклий Андроников Страница 71

Посвящение, неожиданное для стиля Лермонтова, полное иронии, и даже более, злой насмешки, построенной на сопоставлении «греховного» поведения «Катерины» и ее благочестивых речей, на сравнении выспренных изречений, заимствованных из писаний священного Августина и проповедей пьяного попа.

Почти с полной уверенностью можно сказать, что Лермонтов подразумевает Екатерину Александровну Сушкову. Именно для нее характерны разговоры, полные экзальтации, пристрастие к цитатам, неумеренные переживания над книгами: «Я плакала навзрыд над смертью Виргинии», — вспоминает она о чтении романа Бернардена де Сен-Пьера. «Я не могла сохранить обычного спокойствия, говоря о Ламартине…», «С его минутным отсутствием, как глубоко поняла я значение стиха графа Рессегье…». Эти строки из «Записок» Сушковой, так же как и эпиграфы, заимствованные ею из д’Арлинкура и Бланвейе, и пересказы собственных маргиналий на полях романа Деборд-Вальмор, хорошо согласуются с текстом лермонтовского послания ^[486]. А то, что «Послание» записано в альбом Верещагиной, только подкрепляет предположение. По порядку в альбоме — оно стоит первым. И может относиться к 1835 году. Именно в 1835 году Лермонтов сообщил Верещагиной об окончании романа с Сушковой. И в конце 1835 года приехал в Москву, где, встретившись с Верещагиной, без всякого сомнения, разговаривал с ней о попытках Сушковой завлечь Алексея Лопухина, о своей в этом деле роли, и, наконец, внес в альбом Верещагиной это сатирическое послание. А возвратившись в Петербург, приступил к созданию романа из светской жизни, в котором под именем Негуровой фигурирует та же Сушкова. Скромная подпись в альбоме «М. Л.» должна скрыть от непосвященных, о ком идет речь, и в то же время возбудить любопытство. Очевидно, Сушкова так оскорбила самолюбие Лермонтова какой-то переданной ему после первой разлуки фразой, что эти слова продолжают язвить поэта даже в 1838 году, когда двадцатишестилетняя Сушкова, используя последние шансы на замужество, идет под венец со своим давним поклонником А. В. Хвостовым.

Но как бы то ни было, «Послание» открывает новую грань сатирического дарования Лермонтова и хотя бы отчасти заполняет непостижимую брешь между стихотворениями 1832 и 1836 годов.

Таковы итоги командировки в Федеративную Республику Германию и первые скромные результаты изучения разысканных материалов.

«Послание» («Катерина, Катерина!..»). Автограф Лермонтова из альбома А. М. Верещагиной. Собственность барона доктора Вильгельма фон Кёнига (ФРГ, замок Вартхаузен).

Я уехал. Но поиски продолжаются. Владимир Ильич Иванов вместе с советником посольства Михаилом Михайловичем Деевым снова побывал в замке Вартхаузен. Получил разрешение на публикацию автографов и рисунков, составляющих собственность д-ра Вильгельма фрайхерр фон Кёнига, за что я хочу выразить господину фон Кёнигу и его супруге глубокую благодарность.

Самого г. Кёнига они не застали — он был в отъезде. Зато его вторая сестра, с которой нам в тот раз познакомиться не пришлось, показала им еще один альбом Верещагиной. Правда рисунков и автографов Лермонтова Иванов и Деев в этом альбоме не обнаружили.

Через несколько дней господин фон Кёниг прислал в посольство письмо. Он сожалеет, что отсутствовал и не встретил гостей. Относительно передачи нам подлинников обещает подумать — он не решил еще для себя этот вопрос. Зато хочет дать нам совет: у одного из графов Берольдинген, живущего за пределами ФРГ, могут быть лермонтовские автографы. Фрайхерр фон Кёниг рекомендует ему написать, сообщает нам адрес… А тем временем открылось другое.