Петербургские женщины XVIII века - Елена Первушина Страница 70

Книга «Старинной русской хозяйке, ключнице и стряпухе» давала женщинам советы по ведению домашнего хозяйства.

«Ежели хотят откормить кур скоро и сделать весьма жирными, — читаем в ней — то надлежит их запереть на неделю на чердак и кормить размоченным в пиве ячменем или пшеницею; пить же им и жидкого корму не давать, а сверх того на 50 куриц кладется в пиво 4 лота шафрана».

«Для откармливания гусей должно его спеленать в холстину, оставя на свободе одну только шею; посадить в темное место и уши залепить воском, чтоб он не мог ничего ни слышать, ни видеть. В таком положении кормить его по три раза на день, а между тем ставить неподалеку от него какую-нибудь посуду с песком и водою, которую переменять почаще».

В знаменитом английском романе «Гордость и предубеждение», над которым Джейн Остин работала с 1794 по 1813 год, один из персонажей — нелепый и неловкий мистер Коллинз, пытается произвести хорошее впечатление на миссис Беннет, у которой он обедает: «Обед, в свою очередь, вызвал поток самых восторженных суждений, причем мистер Коллинз пожелал узнать, кулинарным способностям какой из его кузин они обязаны столь отменными кушаньями. Тут, однако, хозяйка дома поставила гостя на место, с достоинством заявив, что она вполне может держать хорошего повара и что ее дочерям нечего делать на кухне. Гость не преминул попросить у нее прощения за допущенный промах, и миссис Беннет, смягчившись, сказала, что нисколько на него не обиделась. Однако мистер Коллинз еще в течение четверти часа продолжал извиняться».

Те же настроения царили и в России в начале XIX века. Автор «Поваренного календаря», изданного в 1808 году, посвящая свой труд «высокопочтеннейшим российским хозяйкам», пишет: «Хотя я не исключаю от сей обязанности хозяек домов знаменитых и богатых, кои, не знаю, почему, себя лишают своего права и великого удовольствия заниматься внутренним хозяйством своего дома, но, прежде всего, обращаюсь к хозяйкам среднего состояния».

Им он советует: «Когда хозяин занимается делами и хозяйством внешним, после трудов своих возвращается он во объятия своей супруги, ее долг тогда — подкрепить его здоровыми и вкусными снедями, и сколько приятна снедь, руками милыми приготовленная! Ибо не количество, но приятность снедей более восстановляет после утомления и поддерживает тело в здоровом состоянии».

Но оказавшись «у руля», жена не только баловала мужа разными деликатесами, она могла и посадить его на диету, если считала, что он есть слишком много. Именно так поступала Дарья Алексеевна Державина.

«Отношения между супругами, — отмечает Я. Грот, — были вообще дружелюбные, но у Гаврилы Романовича были две слабости, дававшие иногда повод к размолвкам: это была, во-первых, его слабость к прекрасному полу, возбуждавшая ревность в Дарье Алексеевне, а во-вторых, его неумеренность в пище.

За аппетитом мужа Дарья Алексеевна зорко следила и часто без церемоний конфисковала у него то или другое кушанье.

Однажды она не положила ему рыбы в уху, и раздосадованный этим Гаврила Романович, встав тотчас из-за стола, отправился в кабинет раскладывать пасьянс. В доказательство его добродушия рассказывают, что когда после обеда жена, придя к нему с другими домашними, стала уговаривать его не сердиться, то он, совершенно успокоенный, спросил: „За что?“ — и прибавил, что давно забыл причину неудовольствия».

Больше повезло значительно менее известному поэту XVIII века Юрию Александровичу Нелединскому-Мелецкому. Очевидно, его жена, смолянка первого выпуска Екатерина Хованская, более терпимо относилась к обжорству мужа.

В одном из своих писем Юрий Александрович признается: «Маша повариха точно по мне! Вот чем она меня кормит, и я всякий день жадно наедаюсь:

1) рубцы,

2) голова телячья,

3) язык говяжий,

4) студень из говяжих ног,

5) щи с печенью,

7) гусь с груздями — вот на всю неделю, а коли съем слишком, то на другой день только два соусника кашицы на крепком бульоне и два хлебца белого».

Впрочем, и женщинам не возбранялось обладать хорошим аппетитом. «Известны случаи, когда художник для торжественного портрета (а это мы можем установить, сравнивая его с рисованными профилями или другими портретами), награждает заказчицу полнотой, вовсе ей не свойственной, — пишет Юрий Лотман. — Отдавая предпочтение пышным формам, соответственно относятся и к аппетиту. Женщина той поры ест много и не стесняется этого».

Продукты хозяйки закупали обычно на Сенном рынке или в Милютиных рядах Гостиного двора, построенных в 1737–1742 годах Алексеем Ивановичем Милютиным, владельцем расположенной неподалеку от Гостиного двора шелковой фабрики (современный адрес: Невский пр., 27–29, здание неоднократно перестраивалось). На первом этаже было устроено 14 лавок, где торговали свежими фруктами, рыбными деликатесами, икрой, шипучими винами и дичью. Место было людное, фрукты пользовались спросом у служащих посольств, во множестве располагавшихся на Невском проспекте. Семьи победнее закупались на местных рынках — Сытном на Петроградской стороне, Андреевском на Васильевском острове, Никольском во второй Адмиралтейской части, Финском или Харчевом в первой Адмиралтейской.

В 1785–1790 годах по проекту архитектора Джакомо Кваренги на том месте, где находился Харчевой рынок построили каменное здание Круглого рынка (современный адрес: наб. р. Мойки, 3), включавшее в себя 21 лавку. Эти лавки сдавались в аренду частным торговцам, продававшим горожанам мясо, овощи, молоко. Основная часть товаров доставлялась на рынок по воде. Позже этим рынком пользовалась семья Пушкина, жившая в доме на набережной Мойки.

Выгодную покупку «из первых рук» можно было сделать и на стрелке Васильевского острова, куда в конце XVIII века перевели порт и где швартовались иностранные торговые суда. Причалы находились там до середины XIX века. В 1828 году А. С. Пушкин писал жене: «Вчера мы ездили с Карамзиным на Биржу есть устрицы и слушать пение тысячи птиц, которые в клетках расставлены на несколько этажей… То-то было бы тебе объедение на Бирже: устрицы, сыры, разные сласти…»

Об «устрицах с биржи» и их роли в судьбе человека Александр Радищев рассказывает в «Путешествии из Петербурга в Москву» такую историю: «Проснувшись, услышал я шепот. Два голоса различить я мог, которые между собою разговаривали.

— Ну, муж, расскажи-тка, — говорил женский голос.

— Слушай, жена. Жил-был…

— И подлинно на сказку похоже; да как же сказке верить? — сказала жена вполголоса, зевая ото сна. — Поверю ли я, что были Полкан, Бова или Соловей Разбойник.

— Да кто тебя толкает в шею, верь, коли хочешь… Не перебивай же моей речи. Итак, жил-был где-то государев наместник. В молодости своей таскался по чужим землям, выучился есть устерсы (устерсы — устрицы. Вся нижеследующая история весьма напоминает причуды вельможи Г. А. Потемкина, фаворита Екатерины II. — Е. П.) и был до них великий охотник. Пока деньжонок своих мало было, то он от охоты своей воздерживался, едал по десятку, и то когда бывал в Петербурге. Как скоро полез в чины, то и число устерсов на столе его начало прибавляться. А как попал в наместники и когда много стало у него денег своих, много и казенных в распоряжении, тогда стал он к устерсам как брюхатая баба. Спит и видит, чтобы устерсы кушать. Как пора их приходит, то нет никому покою. Все подчиненные становятся учениками. Но во что бы то ни стало, а устерсы есть будет.